На место происшествия прибыла смешанная англо-канадская комиссия.
Попытки отыскать причину несчастного случая оказались совершенно безуспешными. Никто даже не мог предложить мало-мальски правдоподобной гипотезы.
Часы Шалье стояли на двенадцати, но было неизвестно, разбился ли он в полночь или в полдень. Часы Саважа показывали два. Тщательное исследование (а все исследовалось так тщательно, как только позволяли человеческие возможности) показало, что пружина развернулась до конца. То есть, по всей вероятности, часы Саважа встали не в момент его смерти, а шли еще некоторое время.
На самой Станции все было в полном порядке. Книга дежурств, в которую записывались все события, не содержала ничего, что могло пролить на происшествие хотя бы слабый свет. Пиркс самым внимательным образом изучил ее. Записи были лаконичны. В такой-то час производились астрографичеекие измерения, снято столько-то кадров, в таких-то условиях проведены следующие наблюдения.
На Станции не только господствовал абсолютный порядок, все в ней свидетельствовало о том, что смерть застигла обитателей внезапно. Под все еще горящей лампой лежала открытая книга, на полях которой Шалье делал пометки, он придавил ее другой, чтобы не закрылись страницы. Рядом лежала трубка. Она свалилась набок, выпавший из нее горячий пепел слегка обуглил пластиковую поверхность стола. Саваж, судя по всему, готовил ужин. В кухне стояли открытые консервные банки, в чашке — размешанный с молоком яичный порошок для омлета, дверца холодильника приоткрыта, на белом столике две тарелки, две пары столовых приборов, нарезанный засохший хлеб…
Итак, один из них перестал читать, отложил горящую трубку, как будто собирался покинуть комнату всего на несколько минут и сразу же вернуться. А другой оторвался от кухонных приготовлений, от сковороды с растопленным жиром и даже не захлопнул дверцу холодильника.
Они надели скафандры и вышли в ночь. Одновременно. Один за другим. Зачем? Куда?
Их пребывание на Станции длилось уже две недели. Они отлично знали ее окрестности. Впрочем, ночь кончалась. Через несколько часов должно было взойти солнце. Почему они не подождали восхода, если оба — или один из них — собирались спуститься на дно кратера? О том, что таким было, пожалуй, намерение Шалье, свидетельствовало место, где его нашли. Он, как и Саваж, знал, что спуск на площадку под Солнечными Воротами, где дорога резко обрывается, сумасшествие. Плавный наклон скалы переходил здесь во все более обрывистый скат, словно приглашающий спуститься вниз, но в нескольких десятках шагов ниже зияли появившиеся после катастрофы провалы. Новая дорога обходила это место и следовала дальше прямо, вдоль линии алюминиевых мачт. Об этом знал каждый, кто хоть раз был на Станции. И вот один из ее постоянных сотрудников направился именно туда, начал спускаться по плитам, ведущим прямо в бездну… Зачем? Чтобы покончить с собой? Трудно представить, чтобы самоубийца, идущий на встречу со смертью, оставил зажженную трубку.
А Саваж? При каких обстоятельствах треснуло стекло его шлема? Когда он выходил со Станции или когда пришел обратно? Хотел ли он искать Шалье, который не возвращался? Почему не пошел вместе с ним? А если пошел, то как мог позволить ему спуститься к пропасти?
Сколько таких вопросов осталось без ответа.
Единственной вещью, которая находилась явно не на своем месте, был пакет с фотопластинками, служащими для регистрации космических лучей. Он лежал на белом кухонном столике рядом с чистыми пустыми тарелками.
Комиссия пришла к такому выводу. В тот день дежурил Шалье. Углубившись в чтение, он вдруг заметил, что уже почти одиннадцать — время, когда он должен заменить заснятые пластинки новыми. Установка для регистрации космических лучей находилась за пределами Станции. В каких-нибудь ста шагах в склоне горы располагался выбитый в скале не слишком глубокий колодец. Его стенки покрывал свинец, чтобы на пластинки попадало только излучение, идущее из зенита. Это было одно из обязательных условий тогдашних работ. Шалье, увидев, что пора идти, встал, отложил книгу и трубку, взял новую пачку пластинок, надел скафандр, покинул Станцию, подошел к колодцу, спустился в него по вбитым в облицовку скобам, заменил пластинки и, забрав заснятые, пошел назад. Возвращаясь, он сбился с дороги. Его кислородный аппарат был в порядке, он не терял сознания от аноксии — недостатка кислорода. Во всяком случае, насколько это удалось установить, исследуя разбитый скафандр, поднятый со дна пропасти.