«РИГА» ПОКАЗАЛА КОРМУ
Из боевой рубки не расходились. Ждали, какие вести принесет радиотелеграф. Наконец на стальном трапе загромыхали шаги телеграфного квартирмейстера Николая Баженова. Но в рубку он вошел медленно, с угрюмым лицом.
— Молчат! Молчат как рыбы! — безнадежно развел он руки. — Свеаборг молчит, Кронштадт молчит, «Цесаревич» и «Слава» молчат, минный отряд в Гельсингфорсе молчит!
— А «Рига», как «Рига»? — нетерпеливо поднялся Лобадин.
— И «Рига», Нефед Лукьяныч, молчит, как проклятая!
После тяжелого молчания заговорил Петр Колодин, исполнявший обязанности старшего офицера:
— Дело будет серьезнее, чем думали. Поэтому давайте обсудим, как поступим с оставшимися на крейсере офицерами. Враги ведь!
— Комитет уже решил. Офицеров не трогать, их судьбу решит позднее революционный суд, — ответил Оскар Минес.
— Офицеры первые начали стрелять в матросов: Захаров, Соколовский, Зборовский. Ладно! Коли комитет решил так, перетакивать не будем. Но есть еще и кондукторы, а их даже не заперли в каютах.
— Как они себя держат? — спросил Лобадин.
— Как кулаки на деревенской сходке. Кучкой держатся, матросов чураются. Вспомните, товарищи, сколько вреда принесли шкуры кондукторы в Севастополе и на «Потемкине».
— Ты, Петя, кондачок любишь. А тут дело серьезное, — недовольно возразил Лобадин. — Надо поговорить с ними, прощупать.
— Щупайте! — рассерженно отмахнулся Колодин. — Только они, извиняюсь, не куры-несушки.
Доверчивость и гуманность простых русских людей, матросов, вскоре погубила их.
Переговорная трубка на мостике заурчала.
— Рубка слушает! — крикнул Лобадин.
— Выходим на створ ревельских маяков! — донесся из трубки голос рулевого Мундштукова, теперь штурмана крейсера. — Начинаем поворот на Ревель!
— Поворачивайте! — ответил Лобадин. — И передай, Алеша, сигнальщикам, чтобы зорче смотрели. Ищите «Ригу»!
Командиры поднялись на мостик. А палуба крейсера уже была забита матросами. Все чувствовали, что приближается решительный момент. Открылся заросший соснами остров Нарген[13] у входа в ревельскую бухту. Отсюда до Ревеля час хорошего хода. Как-то встретит восставший корабль рабочий Ревель? И где-то близ острова проводит учебные стрельбы «Рига», готовая присоединиться к революционному крейсеру.
— «Рига»! — вдруг закричали на палубе. Взлетели бескозырки, загремело «ура».
Но куда же она идет? Обогнув южный маяк Наргена, «Рига» начала уходить за остров, на запад, а не на юг, в Ревель.
— Почему «Рига» уходит? — встревоженно посмотрел Оскар Минес на Лобадина. — Нужно ее догнать!
— Догоним! Обойдем остров с севера и ляжем на пересечку курса «Риги»! — ответил Лобадин.
Всех, и на мостике и на палубе, шатнуло от крутого поворота «право на борт». Крейсер весь дрожал от мощной работы машин. Вот и бело-красный маяк на северной оконечности острова. Тут азовцы снова увидели «Ригу», вернее — ее корму. Винты уходившего корабля бешено работали.
— У нас ход семнадцать узлов, у «Риги» двадцать! — сказал безнадежно Мундштуков. — Командуй, Нефед, поворот!
Лобадин приказал повернуть и идти на Ревель, На палубе подавленно молчали.
Почему же ушла «Рига»?
Настроение ее команды с утра 20 июля было напряженным. Матросы уже знали о восстании в Свеаборге и Кронштадте, но о событиях на «Памяти Азова» им не было известно. А командир «Риги» капитан 2-го ранга Герасимов был извещен об этом по радиотелеграфу и принял меры. Экипаж «Риги», учебного судна, наполовину состоял из гардемаринов[14] и кондукторов, проходивших артиллерийскую стажировку. Герасимов собрал их на одной из палуб и вооружил винтовками. Затем, чтобы избежать встречи с мятежным крейсером, приказал идти в Либаву.[15] На траверсе Наргена «Рига» встретилась с крейсером. Матросы-большевики «Риги», видя, что их корабль уходит от крейсера, дали давно ожидаемую команду:
— В ружье, товарищи!..
Разбив трюм, матросы начали доставать патроны. Но вооружиться они не успели. Налетели гардемарины и кондукторы под командой офицеров. Восстание на «Риге» было подавлено в самом начале. Утром того же 20 июля, после трехдневных кровопролитных боев, пал и революционный Свеаборг, в этот же трагический день было жестоко подавлено восстание матросов и солдат в Кронштадте. На броненосцах «Слава» и «Цесаревич» начальство списало на берег революционно настроенных матросов и заменило их гардемаринами. На миноносцах в Гельсингфорсе были произведены массовые аресты.