— Так что придется подождать, — сказал старшина. — А мне возвращаться надо в экипаж. — И ушел.
У стенки, борт к борту, стояли «морские охотники». Все одинаковые. Я рассматривал их бронированные ходовые рубки, орудия на носу и на корме, вымпелы на мачтах, номера на бортах. Значит, «пятьсот тридцатый» — такой же.
То на одном, то на другом катере иногда начинали прогревать моторы — рокот получался мощный! Вода вблизи катеров клокотала, взбаламучивалась, и чайки, крича, шарахались над мачтами. А ветер, свежий, пахнущий холодной водой и скалами, обдавал вдруг теплой гарью машинного масла.
Уже начинало смеркаться — сливались очертания стоявших рядом катеров, а скалы в сумеречном свете словно всплыли — когда «пятьсот тридцатый» вернулся.
Я подошел к самому краю пирса. Катер шел прямо на стенку, надвигался, рос. Над рубкой светлело лицо командира, а на баке стояли матросы в телогрейках, сапогах и кожаных шлемах. Звякнул телеграф. Моторы взревели, отрабатывая задний ход, и в клокочущей, взбитой добела воде катер почти остановился, стал разворачиваться боком.
— Прими конец!
У ног шлепнулся канат и сразу пополз. Я подхватил его, захлестнул на кнехт — все в порядке! Подобрал свой вещмешок и стал ждать.
Хлопали люки. Кто-то рассмеялся. Потом я услышал голос: «Товарищ лейтенант…» И еще голос — судя по интонации, лейтенанта. По узенькому трапу, козырнув флагу, вышел на пирс небольшого роста офицер в теплой куртке-«канадке», в фуражке, как-то очень лихо сдвинутой на бровь. Он поговорил о чем-то с дежурным по дивизиону, глянул на меня.
Я шагнул вперед, вытянулся.
— Юнга? — спросил лейтенант, поправляя ремешок на фуражке.
— Так точно.
— Радист?
— Так точно, радист.
— Значит, к нам…
— Так точно.
— Что это вы заладили? — удивился лейтенант.
— Так…
— Что?
— Так… положено.
— А… — Он кивнул. — Ну что ж, пошли!
Вслед за ним я тоже ступил на трап и тоже отдал честь флагу корабля.
— Какую радиоаппаратуру изучали? — спросил лейтенант, не оборачиваясь.
— «РСБ»…
— Ну, у нас как раз «РСБ» па катере, — сказал лейтенант и вдруг остановился — так, что я едва не налетел на него. — Кранец… Почему он здесь? Убрать!
Рядом стояли матросы.
— Я вам говорю! — резко обернулся лейтенант.
— Есть!
Я поглядел — куда бы вещмешок? — положил его на какую-то железку и бросился крепить на борту кранец. А когда обернулся, командир уже ушел. Я поднял вещмешок. Снизу он весь был в машинном масле. Черт, не туда поставил!..
— Юнга! — крикнул кто-то впереди. — Давай в носовой кубрик!
В жизни никогда не бывает последнего дня — он всегда становится первым.
Георгий ГУРЕВИЧ
ПОД УГРОЗОЙ
Не первый год пишу большой фантастический роман «Все, что из атомов». Идея простая: все предметы состоят из атомов, любой можно изготовить, расставляя атомы, как буквы в типографии. Просто, но необыкновенно трудно технически. Мне подумалось даже, что осуществится все это не раньше XXIII века.
Но XXIII век — сложная тема. Что будет волновать людей тогда, какие встанут проблемы, какие трудности? Природа Земли, видимо, уже переделана — отрегулирована погода, размещение морей, извержения. Начата реконструкция солнечной системы. А человек? Его психология, продолжительность жизни, развитие таланта?
Вот и пишу — о времени, атомах, космосе, человеке.
В этом году Географгиз выпускает новую книгу Г. Гуревича «На прозрачной планете». В нее входит и повесть «Под угрозой», отрывок из которой мы публикуем в этом номере.
События происходят в некоей западной стране в близком будущем. Под угрозой находится один из районов страны — Ауриция. Ему угрожает назревающее землетрясение. Советский ученый Грибов составил проект предотвращения катастрофы. Для профилактики нужно взорвать двадцать зарядов в сверхглубоких скважинах. Местный уроженец инженер Мэтью и геофизик Йилд руководят осуществлением проекта. Скважины готовы, землетрясение будет, видимо, обезврежено…
Но вот какой неожиданный поворот получают дальнейшие события.
29 октября под вечер Мэтью выступал на осеннем празднике вина и винограда. Осипший, усталый, с рукой, распухшей от рукопожатий, он отвечал на записки и выкрики — дружелюбные и издевательские, деловые и дурацкие, поощрительные и провокационные. И вдруг во время паузы услышал за окном чей-то голос, вернее даже бормотанье, с очень знакомыми интонациями. Мэтью невольно затянул паузу, слушатели тоже повернулись к окнам. И тут — видимо, включили усилитель — раздался явственный голос Йилда: