А ведь это были «знатоки и ценители музыки» — те, кто раз в пять лет съезжался к нам на «концерты Буондельмонте».
Тогда бельгиец, чтобы как-то спасти положение, объявил, что все могут подумать до завтра. Завтра состоится еще концерт, после которого он, Алляр, будет ждать в своей комнате желающих. Вся толпа приезжих тотчас было кинулась на сцену к Джулио. Я даже не понял зачем — то ли затем, чтобы поздравить, то ли — чтобы просто до него дотронуться. Но он сразу поднялся, ушел к нам за кулисы, и мы все отправились домой.
А на следующий день повторилась та же история: бешеные аплодисменты после каждой арии — и гробовая тишина, когда концерт кончился. И уже двумя часами позже выставка роскошных автомобилей у парка Буондельмонте стала рассасываться. Один за другим «ягуары», «крейслеры», «понтиаки» брали направление на Рим и навсегда исчезали из наших глаз.
Таким образом, замысел бельгийца потерпел крах, крупные деньги, вложенные им в организацию концерта, снова пропали даром. Позже служители на вилле рассказывали, что бельгиец всю ночь один ходил по саду, он так и не прилег, а утром сел в машину и уехал.
Хирург внушал нам страх, и хотелось верить, что он оставит Джулио в покое. Но мы понимали, что надеяться на это нельзя. В Алляре было что-то от Мефистофеля, и всякое дело он доводил до конца — хорошего или плохого, все равно.
Несколько дней затем Джулио провел дома, и, скажу вам, это были лучшие дни. Каждый вечер он пел для нас прямо на площади перед остерией. А если с утра небо бледнело и начинала дуть трамонтана, концерт устраивали внутри, в помещении. Одни сидели за столиками, другие — на столиках, третьи стояли на полу, засыпанном опилками. Счастливые часы, синьор. Мы все переменились в Монте Кастро. С утра, садясь за свой верстак, спускаясь в лавчонку или выходя в поле, каждый знал, что вечером он услышит Джулио. И мы стали лучше, чище, благороднее. Кто был озлоблен, смягчился, прекратились ссоры между мужьями и женами. Мы научились по-нвзому ценить и понимать друг друга.
Потом Джулио получил вызов от братьев Анджелис и уехал в Рим репетировать свою программу.
На втором концерте в театре я не был. Скажу только о двух характерных вещах, о которых мне рассказывала Катерина. Когда Джулио начал петь и спел свою первую вещь — арию Шенье из одноименной оперы, — зал не аплодировал. Вы понимаете, он спел, и ни одного хлопка, ни звука. Гробовая тишина. И Катерина, и моя жена, и, наверное, владельцы театра подумали, что певец провалился, хотя он спел блистательно. Но дело было не в этом. Просто слушатели были ошеломлены. Ждали многого, но никто не ожидал такого. Это было как откровение. Так сильно, так пленительно и вместе мужественно, что казалось святотатством нарушить безмолвие, в котором отголоском еще звучала заключительная нота… Никто не решался хлопать, и в этой напряженной страшной тишине Джулио, испуганный, с исказившимся лицом, подал Пранцелле знак начинать следующую вещь.
Когда зал уже пришел в себя и после каждой арии разражался бурей оваций, Джулио однажды, в самый разгар неистового шума и криков, обратился к аккомпаниатору. Так вот, едва он открыл рот, зал умолк. Огромный зал, весь сразу. Люди подумали, что он начинает петь, и инстинктивно замолкли, застыли.
И все это было, когда публика уже знала, что у Джулио сделанный, как бы не свой голос. Притом, что в нескольких газетах Алляр уже дал объявление, что может каждому сделать такой же тенор, как у Джулио Фератерра.
Тогда, в тот же вечер, Марио дель Монако и поднес Джулио букет цветов. Вам, наверное, попадалась эта знаменитая фотография. Ее перепечатали по всему миру. Марио дель Монако поднялся на сцену, обнял Джулио, поцеловал и вручил ему огромный букет красных роз. Зал стоя рукоплескал им, наверное, с четверть часа. Не удивительно. У меня даже выступили на глазах слезы, когда я услышал об этом.
Катерина рассказала мне все, но конец был печальным. На следующий день после концерта Джулио по требованию Алляра снова лег в клинику на Аппиевой дороге. Зачем? И я задавал себе тот же вопрос. Джулио бельгиец объяснил, что хочет исследовать его. Общее состояние, деятельность высшей нервной системы и всякие такие вещи. Ну что же, исследовать так исследовать. Но мы боялись другого…