Постепенно злость на Болдырева прошла. Владимир Осипович не отступник. Не следовало его так строго судить. Он по-прежнему влюблен в кедр. Болдырев прямолинеен и нетерпелив, как герои сказок о прекрасных плененных принцессах. Тот, кто тотчас не может расколдовать его возлюбленную, для него перестает существовать. Чувство завидное, но не для ученого… Да, Болдырев прав, он отброшен на исходные позиции — в лабораторию. Все придется начинать сначала, как будто и не прошло восьми лет.
Круг света от лампы. В кругу кажущаяся ослепительно-белой страница, покрытая вязью строк. Книги раскрытые, отложенные в сторону, книги с закладками и без закладок. Книги — друзья и советчики, которые поддерживают силы, вселяют уверенность, и книги — враги, которые спорят, отрицают то, за что сражаешься.
Крепко сжатый в пальцах карандаш громко хрустнул — сломался.
Василий Петрович торопливо обернулся. Ночное время, право, не для таких эмоций. Конечно, он, полуночничая, снова разбудил жену.
Который раз, которую ночь.
— Чаю хочешь? — спросила Анна Михайловна.
— Спасибо. Не беспокойся.
Жена вышла на кухню.
Василий Петрович выкинул обломки карандаша в корзину и, откинувшись в кресле, стал смотреть в окно.
На морозных рисунках искристо дробился свет луны. Стекла казались голубыми.
Вернулась жена. Поставила на письменный стол стакан с крепким чаем.
— Спасибо, Аннушка.
Она обняла рукой его голову и, улыбнувшись, сказала:
— Что это у тебя за траектории нарисованы?
— Траектории? Нет… Так, рисую.
— Ложился бы. Утро вечера мудренее.
— Тогда пропадет твой чай, — отшутился Василий Петрович, — не напрасно же ты вставала.
— А все-таки, коли дело до траекторий дошло, лучше спать.
«А почему бы и не траектории? — задумался Талаев. — Если достать ракет и вместо осветительного состава наполнить их глинистым порошком с бациллами — чем не выход? Пусть придется обстреливать каждое дерево! Самолета я просить не могу…»
Осветительные ракеты нашлись на биофаке университета. Преподаватель и секретарь партбюро факультета Кирилл Андреевич Громушкии, узнав, в чем дело, отдал Талаеву весь запас. Не было ракетницы. Талаев одолжил ее у летчиков из отряда лесной авиации.
Весной квартира Талаева походила на оружейную мастерскую. Осветительные ракеты приходилось разряжать, и набивать заново мешочками с препаратом, устанавливать в каждом патроне дистанционный самодельный взрыватель, используя бикфордов шнур.
В середине июля Василий Петрович выехал в тайгу.
— Добро, — сказал лесничий, к которому приехал Талаев. — Смотреть страшно, как тайга гибнет. А кончился кедрач — и зверя нет. Все начисто уходят. Соболя, медведи, лоси. Мертво. А гусеницы и вправду дохнут?
— Должны… — ответил Василий Петрович и почувствовал, что ему неловко перед Воробьевым за свою неуверенность и страшновато приступать к опытам. Ругнув себя в душе за малодушие, Талаев стал объяснять лесничему, как и почему, по его мнению, гусеницы шелкопряда погибнут.
— И опыт уже ставили? Или только пробовать будете? — испытующе глядя на Талаева, спросил Воробьев.
— В лаборатории дохнут, как одна. — А вот в тайге — нет.
— Вон оно что!
— Они должны подохнуть. Просчет где-то есть.
— Что ж, посмотрим. Провожу я вас на Хаяшкину гриву. Завтра и пойдем по холодку. Чего же для такого дела вам самолет не дали?
— В прошлом году давали…
— Ясно…
Василий Петрович промолчал. Хотелось ответить резкостью на прозрачное «ясно». Но Талаев сдержался, только лохматые брови его насупились да резче залегли складки в углах рта.
— В жизни-то как только не бывает, — вздохнув, продолжил разговор Воробьев. — Поднялся раз на меня «хозяин». Повыше вас раза в полтора. Идет тучей. А у меня карабин, что ни дерну за курок — то осечка. Тот лапы протянул, небо застил. Ну, решил уж отходную читать. А сам еще раз попробовал. Передернул затвор, стволом «хозяину» под нижнюю челюсть и — бабах! Выстрелил-таки, сукин сын! Да, а я уж не чаял свету белого увидеть. А мирская молва — что морская волна. Тут выстоять надо, лишь бы с ног не сбила. Коль не сшибла, то на своей же спине и вынесет.
— Спасибо, Воробьев, на добром слове, — сказал Талаев.
— Вам слово в костыли негоже — сами стоите крепко.
В тайгу вышли на зорьке. И снова звенел дождевой шум пирующего шелкопряда.
Талаев достал ракетницу, зарядил и выстрелил. Легкое светлое облачко повисло над кроной кедра. Растаяло.