В комнате остались Азин и Попов. Азин присел у окна, положил ногу на ногу, оперся рукой на саблю, глянул на городскую площадь.
На булыжной мостовой валялись обрывки бумаги, тополя осторожно несли в светлой ночи свои сквозные вершины. Магазинные витрины намертво задернулись ставнями, обыватели укрывались по домам, какие-то темные тени торопливо мелькали на тротуарах. Огромная площадь походила на грязное болото, берега которого заросли чахлыми церквушками, купеческими лабазами, серыми заплотами.
В левом углу площади громоздилось полукруглое двухэтажное здание — мануфактурный магазин Клабукова. Жирные бордовые буквы кичливо заверяли: «Все — и только у Клабукова. Бархат. Шелка. Полотно. Ткани».
Но двери магазина были замкнуты, а за роскошными, затянутыми черным бархатом витринами притаились пулеметы.
За магазином Клабукова виднелась крыша купеческого дома, над ней черным вороном моталось знамя анархистов. За суконными портьерами дома также скрывались пулеметы.
Азин отвернулся от окна, потрогал короткие усики.
— Эсеры и анархисты, надо полагать, пока ничего не подозревают. Ну что ж! Мы их обезоружим сегодня ночью.
— Царские офицеры собираются в синематографах «Одеон» и «Колизей». Я сперва захвачу их и направлюсь к Филейскому монастырю, — ответил Попов.
Азин надел кожаную тужурку, серую папаху, поправил саблю и вышел из комнаты.
Азин пришел в казармы. Бойцы Коммунистического отряда замкнули своего командира в кольцо — напряженное ожидание достигло предела.
— Мы выступим в три часа ночи. Наша задача заключается в том…
Бойцы с молчаливым вниманием слушали командира. Выдержанные эстонцы, темпераментные мадьяры, спокойные латыши ненавидели войну и мечтали о мире. И все же они единодушно отозвались на призыв Центрального Комитета партии и добровольцами отправились на Восточный фронт.
Бойцы еще мало знали Владимира Азина, назначенного к ним недавно, но он нравился им своей страстной верой в победу революции, убежденностью коммуниста, биографией, похожей на их биографии.
Двадцатидвухлетний командир был сыном полоцкого крестьянина, в детстве хлебнул нужды, подростком служил счетоводом на текстильной фабрике у рижского промышленника.
В конце шестнадцатого года Азина мобилизовали в действующую армию. Семнадцатый год он встретил на передовых позициях Двинского направления в инженерно-строительном батальоне.
Февральская революция затянула юношу в водоворот бурных митингов и споров. Он метался с митинга на митинг, слушал бесчисленных ораторов, не находя ответа на обжигавшие его вопросы: «Когда закончится война? Скоро ли наступит мир? Получит ли народ землю? Будет ли эта свобода не на словах, а на деле?» Азина бесила фразеология меньшевиков и эсеров, он испытывал недоверие к Временному правительству, презирал анархистов.
Весной семнадцатого года Азин прочитал Апрельские тезисы Ленина. Ленин дал исчерпывающий ответ на все, чем мучился Владимир Азин и тысячи других таких же, как он. Владимир сразу и навсегда осознал: программа большевиков — его программа.
Азину хотелось поговорить, посоветоваться с другими. Он пришел к командиру инженерно-строительного батальона. Но тот, метавшийся между разными партиями и не знавший, к какой из них примкнуть, безнадежно замахал руками.
— В моей голове все перепуталось. Большевики, Керенский, эсеры, бывший царь, анархисты. Ничего не знаю и не понимаю. Хочешь — иди к большевикам, к анархистам, к эсерам. А я побегу в кусты…
Азин с горечью смотрел на нервное лицо командира, на его запавшие глаза, усталые руки, потом сказал решительно:
— Я ухожу к большевикам…
За несколько дней до Октябрьской революции Азин вступил в партию большевиков. После Октября он сражался с немцами под Двинском и Псковом, был тяжело ранен и направлен и госпиталь. В госпитале он с тревогой следил, как против молодой Советской республики поднимались белые генералы, как интервенты захватывали ее землю.
— Я не могу валяться на больничной койке, когда республика и опасности, — заявил Азин врачам. — Не уговаривайте меня, это напрасно.
Еще не окрепший от раны, он явился в Центральный Комитет партии с заявлением о немедленной отправке его на Восточный фронт. В Центральном Комитете сердечно отнеслись к молодому энергичному и грамотному солдату-коммунисту. Азина назначили командиром отряда, который срочно отправлялся и Вятку на помощь местным большевикам.
В три часа ночи отряд Азина выступил из казарм.
Июньское небо слабо зеленело над городом, шум берез, переполненных ветром, гасил осторожные шаги бойцов. Единственная пушка катилась по булыжной мостовой. Впереди отряда молча, с решительными лицами шагали Азин и Северихин. Отряд в полном безмолвии приближался к Николаевской улице, на которой в Доме общественного собрания засели мятежники.
Около городского театра Азин заметил маленькую бегущую тень. Человечек размахивал шапкой, задыхался, но мчался, едва касаясь босыми ногами мостовой.
— Стой! — тихо крикнул Азин. — Что за тип? Откуда и куда?
Человечек остановился, вытер шапкой лицо. Курносый, веснушчатый, белобрысый мальчишка, торопясь и проглатывая слова, затараторил:
— Мне нужен командир Азин! Это ты, чо ли, командир Азин? Председатель Попов меня послал. Он велел тебе передать, чо белые с черным флагом сошлись, чо засели в школе на Преображенской улице. У них теперь силенки вместе…
— Вот и хорошо! — усмехнулся Азин. — Хорошо, что эсеры соединились с анархистами. Бить будет сподручнее. А ты кто таков?
— Володька Алексеев.
— Что-то ты больно молод!
— Двенадцать полных. Чо, не веришь?
— Лихой из тебя красноармеец выйдет. Что еще говорил Попов?
— Велел быть при тебе, командир Азин. Приказ какой не на-либо, я мигом исполню.
— Ты ж босой, в одной рубашке — замерзнешь!
— Да ты чо, в июне-то?
— Тогда становись в строй. Замыкающим!
Каменные купеческие особняки и серые домишки обывателей спали, закрывшись расписными ставнями; во дворах, поросших бурьяном, сонно взлаивали сторожевые псы. Голые булыжники мостовой поблескивали росою.
Отряд вышел на Николаевскую улицу. Азин остановил бойцов возле пожарища на месте дома купца Клабукова. Этот недостроенный дом вятского миллионера недавно сожгли эсеры, обвинив в поджоге большевиков. За ним, под горкой, перемигивался огоньками Дом общественного собрания. У его дверей темнела баррикада из дров, бревен, булыжника, опрокинутых телег. Черный флаг с черепом и перекрещенными костями плескался над баррикадой.
Азин смотрел на гнездо контрреволюционеров со смутной тревогой: хватит ли у него уменья победить врага в этом первом своем бою? Первый бой солдата, ставшего командиром!
— Ты перекроешь выходы со двора и захватишь магазин Клабукова, — приказал Азин Алеше Северихину. — Бери человек пятьдесят и действуй. Тебя-то ведь учить не надо.
Северихин улыбнулся. Бывший офицер царской армии, а теперь коммунист, работник губернского военкомата, он считался заместителем Азина.
Потом Азин повернулся к бойцам и сказал:
— Мы предъявим им ультиматум — или сдача, или сметем к чертовой бабушке!
Артиллеристы развернули пушку, звякнул затвор. Азин положил на лафет руку. Бойцы все еще молча, легким, почти торжественным шагом стали замыкать в полукольцо Дом общественного собрания.
Часовой за баррикадой выстрелил, и длинное здание засверкало огнями. В окнах замелькали тени, из дверей выбегали офицеры и прятались за баррикадой. Короткая сухая очередь разорвала сонный воздух: пулемет, спрятанный на чердаке дома, рассыпал пули по булыжной мостовой.
Орудийное дуло нацелилось на баррикаду. Эсеры и анархисты, скрывшиеся за ней, не стреляли выжидая…