Есть над чем призадуматься…
Мишке, конечно, опять повод для шуточек:
— Как в переводе звучит твой Уранид? Сын неба? Так чего же тут голову ломать? Объяви его попросту пришельцем с какой-нибудь планеты, желательно — подальше от Земли, перевернувшим по своему хотению всю жизнь греческого городка. Такие гипотезы сейчас в моде…
Да, искать повсюду, где есть археологические загадки, следы космических пришельцев стало в последнее время модой. Поражает своими размерами древняя Баальбекская веранда в пустыне — значит, построили ее гости из космоса, не иначе. Изображения древних богов «вроде как в скафандрах» на скалах Сахары объявляются портретами марсиан. Забавный, однако, метод — подменять одни загадки другими, еще более запутанными…
Особенно смешно слушать все эти рассуждения о древних цивилизациях, якобы основанных небесными гостями, а потом по каким-то причинам захиревших, погибших, нам, археологам.
Одно поколение за другим, слой за слоем оставляли в земле следы своей жизни. Вот что интересно: если в глубокой древности в каком-нибудь удобном месте возникало человеческое поселение, то и последующие поколения старались селиться тут же. Эта приверженность к обжитому месту даже получила в науке специальное название: закон постоянства поселений. Так что с течением времени в некоторых местах эти культурные слои, как мы их называем, образуют наросты до сорока метров!
Такие земляные «слоеные пироги» неопровержимо и наглядно показывают, как постепенно развивалась цивилизация на нашей планете — от древнейших стоянок первобытных охотников до громадных современных городов. Чтобы нас, археологов, убедить в каких-нибудь необычных скачках в истории развития человечества под влиянием мудрых космических пришельцев, нужны доводы посерьезнее, чем Баальбекская веранда, служившая якобы космодромом, или воображаемая гибель библейских городов Содома и Гоморры в огне атомной войны…
Слабость аргументации нагляднее всего показывает шаткость всех этих «космических гипотез». Совокупности доказательств нет. Берется один какой-нибудь факт, а вокруг него накручивается масса всяких «догадок» и «предположений». Или просто сторонники таких гипотез пытаются доказывать справедливость своих предположений, так сказать, «от противного»: загадочно, пока необъяснимо какое-нибудь историческое явление — значит, оно неземного происхождения, ищи разгадку в космосе.
Наши загадки земные, но гораздо непонятнее и таинственнее.
Мишке легко. Он здесь в отпуске, все заботы оставил дома. Целые дни напролет ныряет в море, как дельфин. На некоторых моих ребят он, кажется, начинает действовать разлагающе. Вчера двоих я поймал при попытке среди белого дня улизнуть из раскопа к морю — якобы умыться.
А через два дня мой друг внес новый раскол в наши крепкие исследовательские ряды. Со своими новыми дружками он обнаружил какую-то пещеру неподалеку от берега и так вдохновенно расписывал ее вечером у костра, что многие из ребят захотели тоже туда заглянуть, в эту проклятую пещеру. Пришлось выделить им выходной день, которых, кстати, у нас уже давненько не было. Я, признаться, зажимал выходные под разными предлогами, стараясь побольше раскопать за короткий летний сезон. Но теперь пришлось официально объявить ближайшее воскресенье нерабочим днем.
Раздосадованный, сам я не хотел ни в коем случае лезть с ними в эту злополучную пещеру. Но потом подумал, что глупо одному торчать в этот день в раскопе — от того же Мишки насмешек не оберешься. Да и в пещере могли сохраниться какие-нибудь следы стоянки или просто временного пребывания первобытных людей, как и во многих других подземельях Крыма. Хотя первобытное общество и не моя специальность, стоило проследить, чтобы следы пещерной культуры не повредили по неосторожности, если их удастся обнаружить.
А потом в конце концов — хотя я в этом и не хотел признаться самому себе — нужно было и мне немного проветрить голову от назойливых мыслей, рассеяться, переключиться на что-нибудь далекое от загадок моего Уранополиса.
Отправились мы в пещеру рано утром, запасшись, как полагается, фонарями, свечками, веревками. Тут совершенно неожиданно оказалось, что мой ближайший помощник из студентов, Алик Рогов, давно увлекается спелеологией и облазил немало пещер в Подмосковье и на Кавказе. Так что я ему поручил все руководство этим «подземным пикником».
До пещеры оказалось с полкилометра. Вход в нее прятался в густых зарослях кустарника. Приметой служил белый известковый камень, оставленный здесь Михаилом.
Из тесного входа тянуло сырым холодком. Свет наших фонариков проникал туда всего метра на три, не больше. Дальше все пряталось в темноте.
— Да, клаустрофобией из вас никто не страдает? — вдруг спросил Алик.
— Чем, чем?
— Ну, клаустрофобией… Боязнью закрытого пространства. Есть такая болезнь. Смотрите, а то под землей плохо придется.
Мы переглянулись. Ничего себе, приятное напутствие!..
Гуськом, подталкивая друг друга, мы начали, пригнувшись, спускаться по пологому тоннелю. Чуть забудешься и неосторожно поднимешь голову, как больно стукаешься о мокрые выступы скалы.
Но вот ход немного расширился, можно было выпрямиться во весь рост. Подняв над головой фонарики и свечи, мы осмотрелись. В небольшом гроте смутно белели глыбы известняка в желтоватых грязных потеках. Одна из них преграждала дальнейший путь. Лишь с трудом, бочком, удалось протиснуться в узкую щель между этой глыбой и мокрой стеной пещеры.
Я впервые забирался под землю и, признаться, чувствовал себя не очень уютно. Да и все притихли, перекликались почему-то шепотом, девчата жались друг к другу.
Наши громадные уродливые тени плясали и дергались по стенам пещеры, а порой, при резком повороте, словно бросались нам навстречу, заставляя девчат испуганно взвизгивать. Под ногами хлюпала холодная грязь. Она налипала на ботинки, идти с каждым шагом становилось все труднее. Я проклинал себя: завтра наверняка многие схватят насморк, раскиснут и будут работать, словно сонные мухи.
Идущие впереди Алик Рогов и Михаил вдруг так резко останавливаются, что мы тычемся в их спины.
— Что такое?
— Чего встали?
— Там снежный человек, уа!
— Тихо! — зычно провозглашает Михаил. — Впереди — распутье, — как в сказке. Три лазейки. Требуется отгадать, какая из них нам больше подходит. Совещание витязей считаю открытым.
В самом деле: дальше тоннель разделяется на три рукава. По какому из них идти? Конечно, сразу начинаются споры:
— Давайте направо, там пролезть легче.
— Нет, надо налево…
— Пусть Алик решает.
Алик присаживается на корточки и колдует со свечой, то опуская ее к самому полу пещеры, то приподнимая повыше. Тоненький язычок пламени беспорядочно дергается и трепещет.
— По-моему, следует повернуть направо, — не очень решительно говорит, наконец, Алик. — Оттуда сильнее тяга воздуха, возможно, там выход.
Вслед за Аликом мы один за другим лезем дальше. В душе я надеюсь, что и этот ход окажется ложным или непроходимым, тогда можно будет с чистой совестью предложить всем возвращаться обратно. Но узкий лаз опять расширяется, уже можно выпрямиться, не рискуя набить на лбу шишку о сталактиты. Придется лезть дальше.
Снова под ногами хлюпает грязь. Становится труднее дышать. Низкий свод пещеры давит, заставляет все время непроизвольно втягивать голову в плечи. Или это у меня начинается приступ той самой клаустрофобии, которой пугал нас Алик?