Данные по делу Гарвера были более чем скудные: известны время, место и способ убийства, есть фотография, но никому ничего не известно о мотивах преступления.
Почему вопреки всем существующим правилам расследование поручили ему одному? Нет свободных людей, как заверил его шеф, или завидуют ему: молод, а вел крупные дела? Проверяют его, или тут что-то другое? Все это настораживало.
Собрав раскиданные вещи, инспектор пошел к своей машине. Стоп! Что за новое строение?
Таке Хирозе остановился, вытащил из кармана карту: коттеджа нет. Правда, карта у Таке Хирозе была старая; на ней не значилось ни американской базы, ни «фазаньего» леска. Пришлось эти пункты самому нанести на карту. Прикинув приблизительно расстояние, инспектор нанес на карту и коттедж. От него к шоссе вела утоптанная дорожка. Таке Хирозе решил подняться по ней и сверху получше рассмотреть одноэтажный, пестро раскрашенный дом. Постройка, по-видимому, была летняя, хотя на крыше виднелась дымовая труба. К дому примыкала застекленная веранда. Вокруг коттеджа — садик, огражденный камнями с берега.
Добравшись до шоссе, инспектор оглянулся. В этот момент над морем возникла красная точка, быстро увеличивающаяся в объеме. В лучах солнца Таке Хирозе разглядел самолет, несущийся прямо на берег. Машина тащила за собой на тросе какой-то неуклюжий мешок.
Пролетев над берегом, самолет направился к лесу. Внезапно задрожала земля, глухие раскаты выстрелов сотрясали лес.
Таке Хирозе не заметил, как сжал кулаки, и сейчас руки нестерпимо ныли. Самолет давно скрылся за вершиной «Горы духов», затихла канонада.
«Тренировка, ничего больше», — успокаивал он себя, с ужасом сознавая, что война воскресала вновь. Она пришла вместе с американцами, наводнившими японские города. Его друг Хата, блестящий журналист, уволенный за статьи против вооружения, не раз повторял: «Американцы готовят войну. Преступно не замечать событий, могущих вовлечь и нас в нее!»
Таке Хирозе быстро подошел к машине и сел за руль. На заднем сиденье лежали материалы об убийстве. Надо ехать в Тзуматао и наладить связь с местной полицией.
Далеко в море покачивалось рыбацкое суденышко; от легкого бриза надулся грубый серый парус.
На корме около руля стояло двое мужчин. Один из них, совсем молодой, твердо держался на палубе, словно врос в нее, другой, постарше, по-видимому не привыкший к качке, прислонился к мачте. Его темные руки не походили на выбеленные соленой водой руки рыбака.
Оба загляделись на военный корабль-гигант. Жизнь как бы замерла на нем, только на ветру колебались сигнальные флажки на башнях. Угрожающе поднялись дула орудий.
— Как думаешь, атомная волна проникнет в такой корабль? — спросил рыбак помоложе.
Юкио Такеда повернулся к юноше:
— Конечно, Хагуро-ямо, радиоактивные излучения могут поразить людей и на таком корабле, несмотря на защитные устройства. Но такие громады долго не плавают в зараженных водах. Побыли бы они на твоей деревяшке да половили бы зараженную рыбу…
Оба замолчали. Тишину нарушал лишь скрип паруса да возня подростка на носу лодки.
Хагуро-ямо тихо спросил:
— Есть известия из города?
Юкио Такеда кивнул.
— Завтра приедет Комао, привезет печатный станок, и мы начнем. А что это у тебя за паренек?
— Кото? Свой. Отец погиб в прошлом году на море. Мальчик, чтоб содержать семью, плавает то со мной, то с Генго.
Хагуро-ямо, обойдя нос военного корабля, направил лодку в сторону. Затем, понизив голос, спросил:
— Долго тебя вчера выспрашивал полицейский?
— Не очень. Добивался где я был той ночью. Все из-за американца. Боюсь, из-за этого убийства прискачет сюда специалист-уголовник да пойдет везде рыскать.
— Пора нам, наконец, браться за дело. Пока мы раскачиваемся, полиция сделает для американцев все, что им надо.
— С приездом Комао начнем борьбу.
Около почты женщины окружили высокую, худую рыбачку с растрепанными волосами, в рваном платке, накинутом на плечи.
— Собирается охрану в лесу поставить, хочет запретить нам собирать сучья, — возмущалась рыбачка. — Ему и дела нет, на чем мы будем варить рис. Этот Аримитсу жаден, он бы и нас засолил и продал, как свою рыбу.
— На «Горе духов» видели белую змею, — прошамкала старуха. — Плохое предзнаменование, быть большой беде.
Изможденная маленькая крестьянка робко произнесла:
— За сортировку рыбы хозяин платит щепотку риса: его и на один обед не хватает.
— А за прибыли хозяина твой муж погиб в море. И сын, вместо того чтобы учиться, должен рыбачить.
— В соседнем селении женщину отколотили бамбуковыми палками! Лисий дух изгоняли. Сделаем-ка мы то же самое с Аримитсу!
— Не бамбуком его надо, а баграми, да и американцев прихватить! — подхватили женщины.
— Их офицеру в дюнах досталось по заслугам, — сказавшая это тут же со страхом прикрыла рот рукой.
— Американские машины принесли нам одно горе, — бормотала старуха, косясь на «фазаний» лес, вдоль опушки которого шла дорога на базу.
Внезапно крики и брань прекратились. С берега к почте приближался человек. Несмотря на жару, на нем была черная накидка и темный костюм. Волосы с сильной проседью, шаг легкий и уверенный. Он нес объемистую, сильно потертую сумку. Женщины приветливо с ним здоровались.
Мать Кото, вспомнив что-то, подошла к нему.
— Добрый день, доктор Матзумоко, — застенчиво заговорила она. — Хочу вас попросить…
Матзумоко остановился:
— Что-то случилось?
— Мой сын Кото говорил утром, что старый Генго порезал стеклом ногу. Прошу вас, осмотрите рыбака. Его хижина последняя у моря.
— Надо было раньше сообщить, — в голосе доктора звучал упрек. — На счастье, инструменты со мной. — И он торопливо зашагал в указанную сторону.
— Прекрасный человек! — похвалила крестьянка. — Всегда рад помочь.
Чтобы добраться до хижины старого рыбака, доктору пришлось пройти через весь поселок. Почти у самого берега дорогу ему преградили играющие дети. Двое мальчишек бежали с распростертыми руками, а за ними на длинных веревках болтались пестрые обрывки бумаги. Остальные, сидя полукругом, бросали в бегущих камешками и кричали:
— Панг, панг! Та-та-та!
Вот камешек угодил бегущему в ногу. Тот, рассердившись, бросил на песок веревку с разноцветными бумажками и закричал:
— В самолет нельзя попадать.
— Но самолет не умеет говорить, — возмутился кто-то из сидящих на земле ребятишек, и все рассмеялись.
Мальчик, изображавший самолет, задумался, затем набрал песку в обе ручонки и медленно подошел к ребятам.
— Сейчас, как брошу пикадонг![9] — И он, торжествуя, швырнул песок в сидящих.
Те сначала закачались, а потом все, кроме одного, повалились на землю.
— Ты тоже падай! — закричал ему напавший. — После пикадонга все умирают.
Матзумоко подошел к «самолету» и схватил его за руку.
— Почему ты бросил пикадонг? — спросил доктор, и глаза его гневно засверкали за стеклами очков.
Мальчик испуганно оправдывался:
— Они меня первые подстрелили…
Подбежавшие дети растерянно смотрели на доктора.
— Ребята, — заговорил Матзумоко прерывающимся голосом, — никогда не играйте в пикадонг, это скверная игра.
Дети обещали. Потом долго молча смотрели вслед уходящему…. Около полуразрушенной хижины доктор остановился, постучал. Никто не отозвался. Матзумоко вошел в полутемную хижину. В углу около закопченного очага, обхватив необычайно длинными руками колени, сидел мужчина.