— Можете припомнить хоть одно из таких приключений? — спросила вдова, и Дорка тут же сложила руки в ожидании.
При этом вопросе каждый из моряков вынул трубку изо рта и потупил глаза. — Приключений на море пришлось нам испытать немало, — сказал капитан Бэрд. — Об одном из таких приключений я могу рассказать.
— Очень хотелось бы послушать, — сказала вдова.
— Со мной и моими товарищами еще не случалось ничего такого, чего нельзя было бы назвать правдой, — сказал капитан Бэрд. — Сначала я расскажу о том, что случилось со мной. Как-то раз я плыл на китобойном судне, как вдруг на нас налетел громадный кашалот. Как разъяренный бык, ударил он головой о корму и пробил ее насквозь. Голова и туловище наполовину вошли в корпус судна. Трюм почти целиком был загроможден пустыми бочками, и когда эти бочки кашалот превратил в щепы, для него оказалось вполне достаточно места. Сначала мы думали, что наше судно минут через пять наполнится водой и пойдет ко дну и уже приготовились спускать шлюпки, но оказалось, что шлюпки нам совсем не нужны: как только вода поступала в трюм, кашалот ее выпивал и через два дыхала сверху, на голове, фонтаном выпускал ее. И так как над головой у него был открытый люк, то вся вода попадала обратно в море; кашалот работал так день и ночь, откачивая воду, пока мы не бросили якорь у острова Тринидад. И надо сказать, что кашалот помог нам намного быстрее пройти длинный путь, — он все время работал своим мощным хвостом, который, находясь в воде, действовал наподобие винта. Надо полагать, что подобной штуки никогда не случалось ни с одним китобойным судном, — закончил свой рассказ капитан Бэрд.
— Я тоже думаю, что этого ни с кем еще не случалось, — сказала вдова.
Капитан Бэрд посмотрел на капитана Сандерсона. Тот вынул трубку изо рта и сказал, что за все время своих кругосветных путешествий ему никогда не приходилось видеть ничего настолько необычайного, как то, что случилось с одним громадным пароходом, на котором он находился. Пароход этот в густом тумане наскочил на остров. Все на борту думали, что пароход разбился, но у этого парохода были двойные винты, и он шел с такой быстротой, что опрокинул остров вверх дном и проплыл над ним.
— Теперь мне часто приходится слушать, что моряки, плавающие в этих широтах, видят корни деревьев и подвальные этажи домов.
Капитан Сандерсон снова сунул трубку в рот, а капитан Бэррис вынул свою изо рта.
— Однажды я плыл на судне, груженном обелисками, — начал он. — Судно это совершало регулярные рейсы между Египтом и Нью-Йорком. На борту находился громадный обелиск. Обелиски обычно перевозят так: в корме судна пробивают дыру и в нее всовывают обелиск, тупым концом вперед. Обелиск, который мы везли, протянулся почти во всю длину судна, от кормы до носа. Мы уже дней десять находились в плавании, шли при сильном встречном норд-осте, машины работали полным ходом, как вдруг впереди показались буруны. Капитан сразу понял, что мы можем сесть на мель. Если бы на борту не было обелиска, мы, конечно, могли бы проскочить через мель, но судно наше слишком глубоко сидело в море.
Через какие-нибудь пятьдесят пять секунд мы должны были потерпеть кораблекрушение. Но капитан не растерялся: он приказал дать полный ход, и мы врезались в землю. Судно остановилось так внезапно, толчок был так силен, что обелиск бросило вперед, он проскочил через дыру в носу и упал в море. Как только обелиск свалился в воду, пароход стал настолько легким, что всплыл над подводными камнями, и мы легко прошли через мель. Когда пароход врезался в землю, от толчка один матрос свалился в воду. Заметив, что недостает одного человека, мы вернулись назад и быстро нашли его. Дело было так. Когда обелиск свалился в море, его нижний конец, толстый и тяжелый, сразу опустился на дно. Коснувшись дна, он принял стоячее положение, на пять с половиной футов выдаваясь над водой. Свалившийся за борт матрос поплыл на обелиск.
Это был длинный красивый обелиск, египтяне глубоко вырезали на нем свои иероглифы, и матрос легко цеплялся за них руками и ногами, и когда мы подъехали к матросу, чтобы снять его, он сидел высоко на остром конце обелиска. Конечно, можно пожалеть, что обелиск остался в море, и надо полагать, он стоит там до сих пор, — я что-то не слыхал, чтобы компания пыталась поднять его.
Капитан Бэррис сунул в рот свою трубку и взглянул на капитана Дженкинсона, который вынул трубку и начал:
— Мой рассказ будет про акулу. Мы проходили мимо берегов Ньюфаундленда, время было летнее — в июле, но в море было много льда, и мы попали в самую гущу айсбергов. Невдалеке от нашего судна мы заметили один айсберг, который показался нам таким интересным, что капитан и три матроса подплыли к нему в шлюпке, чтобы получше рассмотреть. Лед был настолько чистый и прозрачный, что можно было видеть насквозь. Прямо посредине этой ледяной глыбы, не больше как в трех футах от линии воды была видна крепко замурованная во льду огромная страшная акула, футов четырнадцати в длину — настоящий пожиратель людей. «Черт возьми! — сказал капитан. — Первый раз в жизни вижу такие чудеса. Непременно надо достать эту акулу!» Тут один из матросов говорит, что ему показалось, будто акула моргнула глазом, но капитан не поверил ему и ответил, что акула эта сама как кусок льда и моргать ни в коем случае не может. Видите ли, капитан этот был неглупый человек, и он знал, что киты — теплокровные животные, они замерзают, если их замуровать в лед, но он забыл, что акула не кит и что она животное с холодной кровью, как лягушка. И бывали случаи, когда лягушка, замурованная в скале, оставалась живой тысячи лет, как бы ни было холодно, и когда скалу разбивали, из нее выпрыгивала лягушка. Но, как я уже сказал, капитан забыл, что акула — животное с холодной кровью Вы, сударыни, как женщины и хозяйки, прекрасно знаете, что если взять иголку и загонять ее в кусок льда, то лед расколется. У капитана была с собой иголка для шитья парусов, и он начал загонять ее в лед, туда, где была акула, и ледяная глыба раскололась. И как только лед треснул, капитан понял, что матрос был прав: акула только взмахнула хвостом и быстрее молнии скрылась в море.