Билл Китинг снова выпрямился.
— Это уже излишне, мистер Данн. Мы подходим к концу. Я арестовываю вас за убийство Антони Хинтца.
— Убийство? Становится все забавнее. Человек еще живет, а вы хотите мне приписать… — Джонни Данн не договорил. Взгляд на постель заставил его замолчать.
Антони Хинтц был мертв.
Когда полицейский надевал Джонни Дампу наручники, Китинг саркастически заметил:
— Вам не повезло, Данн. Анди умер на полчаса позже, чем надо. Теперь вам придется поменять уютное председательское кресло на электрический стул!
Прошло еще восемнадцать месяцев, прежде чем Джонни Данн, заместитель председателя нью-йоркского профсоюза докеров, был приговорен к смерти и казнен на электрическом стуле в «Синг-Синг».
Билл Китинг, молодой прокурор, как ни странно, ограничился этой единственной крупной победой в борьбе против бесчинства гангстеров. Он ушел с государственной службы и начал адвокатскую практику. Говорят, что Китинг стал известным адвокатом, защитником крупных гангстерских властителей.
Валентин АККУРАТОВ
КОВАРСТВО КАССИОПЕИ
— Горючее кончается, — сказал пилот флаг-штурману. — Через час будем падать. И тогда, словно по заказу, в облачном месиве, плотно затянувшем поверхность Ледовитого океана, появилось «окно».
— Земля! — крикнул штурман и откинул с головы капюшон чукотской малицы, чтобы лучше, вернее разглядеть сушу, спасительную сушу, так нежданно открывшуюся под ними.
— Ледник… — протянул разочарованно пилот. — Ледник. А мы — на колесах…
Флагштурман Михаил Гордиенко пожал плечами:
— Должно быть, это остров Джексона. От него до базы на Рудольфе всего тридцать километров.
— А ты уверен, что это остров Джексона? — спросил штурмана пилот. — Земля Франца-Иосифа насчитывает восемьдесят семь островов.[1] Мы четыре часа не видели земли.
— Этот — Джексона. Больше мы не увидим земли. База на Рудольфе в тридцати километрах.
— Вот только в какую сторону?
— Вот именно… — протянул штурман.
— Ладно, — сказал пилот. — Снизимся, посмотрим, — и обратился к радисту: — Сообщи, чтобы остальные самолеты следили за нами.
Сбросив газ, огромный оранжевый четырехмоторный самолет ушел в «окно».
— Видишь, снег не глубокий… Лед-то как блестит.
— Жаль, что мы не на лыжах, — сказал пилот. — Всем уйти в хвост! Немедленно!
Гордиенко понимал, что это необходимая мера. Она преследует две цели: даст самолет «козла» — люди будут своего рода балластом, который может помочь машине вернуться в нормальное положение; случится что-либо похуже — из горького опыта катастроф известно: хвост почти всегда остается целым.
Однако штурман остался рядом с пилотом.
Сделав широкий круг, самолет зашел на посадку и низко пошел над темными трещинами ледников.
— Тяни! Тяни! — послышался над ухом пилота голос штурмана. — Там, впереди, ровно! И трещин нет!
— Ты не в хвосте? — удивился пилот. Но тут он «перетянул» последнюю трещину, и разговаривать стало некогда. Машина мягко коснулась земли, вернее, льда и покатилась, поднимая тучи снега. Вдруг сильный толчок потряс самолет. Машина, задирая хвост, стала падать на нос, но лишь качнулась и приняла нормальное положение.
Несколько секунд в самолете стояло молчание, так характерное для вынужденной посадки. Его нарушил пилот:
— Сообщите самолетам, чтобы пока кружили над нами. Осмотрим площадку, выложим знаки.
Утопая в сугробах, экипаж быстро наметил полосу для приема двух других самолетов, которые кружились над ними. Вот сели и они.
Командир второй машины, сухопарый, с тонким орлиным носом, опытный полярный ас Фарих, с трудом добрался до первой машины и сказал:
— Поздравляю! Здесь и зазимуем. С такого аэродрома нашим машинам не взлететь. Штурманы, где сидим?
В середине тридцатых годов, когда советские авиаторы начали осваивать Арктику, не было еще ни радиолокаторов, ни радиокомпасов, ни радиопеленгаторов. Самым надежным инструментом для определения местонахождения был секстант, прибор, которым пользовались еще мореходы времен Колумба и Магеллана.
Михаил Гордиенко смущенно ответил за всех навигаторов:
— Сейчас сумерки. Вот ночь настанет. Увидим звезды. Уж тогда точно сориентируемся. Не волнуйся, Фарих. У нас прекрасный астроном. Коли нам не веришь, то уж он-то не подведет.