Когда стали осваивать корабль, попросили опять Владимира: «Помоги». Он разобрался во всех сложных конструкциях, одним из первых обжил «домик», стал помогать инструктору тренировать группу. Строго спрашивал, но ребята не обижались. Даже просили: «Записывай наши ошибки». Вначале записей было много. Потом все меньше и меньше. Юрий Гагарин удивился: «Почему против моей фамилии пустое место?» — «Значит, нет ошибок», — ответил Владимир. Юрий просиял: «Пора лететь в космос». Он тогда еще не знал, что скоро полетит… Владимир отделялся от товарищей, когда те шли на «жесткие» испытания. Время от времени смотрел со стороны, как они «кружились» на центрифуге, на роторе, закрывали за собой дверь в барокамеру, теплокамеру, с грустью провожал отъезжающих на парашютные прыжки. Тяжелая это доля — быть сторонним наблюдателем.
Однажды после очередного осмотра врач сказал: «можно попробовать», Владимира допустили до центрифуги. Правда, дозу перегрузки определили пока небольшую. Нельзя сразу по «высшей категории». Вместе с Владимиром пошли товарищи. Дорогой они упрашивали врача: «Нельзя ли прибавить дозу?» — «Посмотрим», — неопределенно ответил врач.
Первую нагрузку Владимир выдержал легко. Чуть прибавили. Еще… Никаких отклонений от нормы. На большее врач не решился. Можно переступить границу разумного. Владимиру и так дали чуть ли не вдвое выше перегрузки, чем определили вначале. Теперь было ясно: постепенно, умножая силу, он догонит товарищей, достигнет «высшей категории».
— Что мы говорили! — ликовали товарищи. — Подождите, Володя скоро полетит в космос!
До космоса было еще далеко. Не известно, чем закончатся парашютные прыжки. Конечно, самое трудное — начало. Может, потому на первые прыжки вместе с Владимиром отправились два инструктора — один постоянный, штатный, и один добровольный. Доброволец — самый опытный парашютист. Потом он рассказывал нам:
— Я первый прыгнул, Володя — вслед. Уверенно, без всякой робости прыгнул. Я даже удивился. Мы начинали не так уж спокойно. Володя — молодец! Снижаемся близко друг от друга. Он кричит: «Можно свистеть». — «Как свистеть?» — не понял я. «Очень легко, приятно», — уточняет он. Слышимость вверху хорошая. Снижаемся, разговариваем, будто в самолете. Я советую Володе: «Развернись вправо». Он разворачивается… Приземлились хорошо. Помогли друг другу собрать парашюты. Он говорит: «Давай еще». Наш инструктор не возражает. В общем за одну командировку мы выполнили две программы. Прыгали и на землю и на воду. Володя наверстывал с утроенной энергией.
Через пять месяцев Владимир Комаров стал полноценным летчиком-космонавтом: он полностью нагнал группу.
* * *…У вершины ракеты есть маленькая площадка. Она примыкает к самому кораблю. Просто-напросто от стальной фермы перекинут к нему мостик. Площадка — как прихожая дома: поднимется космонавт на лифте, прежде всего ступит на площадку, он не торопится ее покинуть. Нет, встанет, оглянется вокруг. Вся стартовая позиция и прилегающие к ней окрестности перед глазами. Сверху все видно. Космонавт полюбуется окружающим видом, помашет рукой земле, людям, оставшимся внизу, и шагнет в корабль. Он скоро полетит. А за день, за два до полета? И в это время космонавты, проведывая свой корабль, обживая его перед стартом, останавливаются на высотной площадке.
У Владимира Комарова с той площадкой связана незабываемая встреча с Главным конструктором. Это было два с лишним года назад, за день до полета Павла Поповича. Павел сидел в корабле, а Владимир стоял на площадке, облокотившись на перила, и ждал своей очереди занять кресло. Он не отвлекал Павла — надо человеку побыть одному, наедине с собой, сосредоточиться, подумать. Чуткость — вторая натура космонавта. Владимир увидел внизу, на стартовой площадке, знакомых людей (выглядели они совсем крохотными), увидел, как заходило за горизонт солнце… И не заметил, что рядом с ним остановился Главный конструктор.
— Как настроение, Владимир Михайлович? — спросил с приветливой улыбкой.
— Отличное настроение, — ответил Владимир. — Завтра проводим Пашу. Его полет для меня все равно что свой… Всей душой буду с ним.
— И я всей душой, — проговорил Главный конструктор. — За всех вас болею. Такая уж моя участь. Вот и вы полетите.
— Я, видимо, еще не скоро.
— Теперь уже недолго, — уточнил Главный конструктор. — Самое позднее, года через три. А то и через два… Время летит быстро.