— Да, амиго, я ищу троих инглези, пропавших много лун назад.
— Они твои родственники?
— Нет. Но они большие люди, и мой народ интересуется их судьбой. Ты знаешь что-нибудь о них?
— Я много слышал о старом караиба и его сыновьях.
— У него был только один сын. Другой просто друг.
Индеец кивнул головой и чуть подвинулся от огня.
— Что же ты слышал о них?
— Многое. Журуна и кайяби говорят, что они попали в плен к диким племенам.
— Какие это племена?
— Мы называем их «люди, имени которых мы даже не знаем». Они живут к югу от тех мест, где живет мое племя.
— Эти люди не морсего?
— Нет. Морсего совсем дикое племя. Люди, имени которых мы даже не знаем, совсем другое племя.
— М-да… Ну ладно. Больше ты ничего не знаешь?
— Знаю еще то, что рассказывал мне отец, который узнал об этом от брата своей жены.
— Что же он тебе рассказывал?
— Это долгая история. Я хочу сперва что-нибудь поесть.
Я дал ему сушеной говядины и несколько кейжу. Он с достоинством принял еду. Спокойно и неторопливо съел все без остатка и спросил чего-нибудь выпить.
— У нас есть одна качаса. Но я дам тебе ее только после того, как ты расскажешь все, что знаешь.
Он согласно кивнул. Потом встал и бесшумно исчез в темноте, я даже не услышал, как шуршат разбросанные вокруг листья. Я был очень удивлен и подумал было, что индеец рассердился за мой отказ дать водку. Вернулся он так же внезапно и тихо. В руках у него было несколько молодых побегов капустной пальмы асаи, из которой бразильеро готовят свое излюбленное пальмито. Молча, опустившись на свое место, он начал жевать побеги. Потом накрошил табачных листьев в трубку и, подцепив крохотный уголек, закурил.
— Вот что рассказывал мне отец, слышавший эту историю от старшего брата своей первой жены, — начал он.
Я записал рассказ индейца уже потом, по памяти. Сначала я старался сохранить особенности языка рассказчика и его манеру, потом увлекся, и ткань повествования приобрела окраску, свойственную моему воображению и моему пониманию вещей. Очевидно, и линия серебряного зверя оказалась чуть-чуть усиленной и несколько более определенной, чем в неуловимом, как цвет чешуи арапаймы, рассказе индейца. Но я ничего не хочу менять. Пусть все остается, как есть. Теперь я понимаю — чем больше ушей и уст проходит быль, тем сильнее напоминает она сказку.
ЛЕГЕНДА О СТЕКЛЯННОЙ СТРАНЕ И СЕРЕБРЯНОЙ ПТИЦЕ
Там, где Маннисауа-Миссу вливается в могучую Шингу, есть небольшой водопад. Среди черных скользких камней растут самые большие орхидеи, вечно купающиеся в туманной пыли водопада. Воздух там всегда влажный и горячий, но свежий, как дыхание грозы. Мутная Маннисауа-Миссу несет к водопаду древесные стволы и зеленые острова перепутанных лианами кустарников, цветущие ветки и мертвых крокодилов, огромные листья Царицы кувшинок.[13] Все это собирается у черных камней и скрепляется речным илом. Так образуется завал, и Маннисауа-Миссу ищет обходные пути в Шингу. Только в сезон дождей, когда реки выходят из берегов, Маннисауа-Миссу собирается с силами, приподнимает завал и обрушивает его в Шингу.
В один из таких обходных ручьев и затянуло однажды бальзовый плот с тремя караиба. Течение несло плот по темной воде, крутило его, не давая караиба пристать к берегу. Да и берегов-то не было. Ручей рассекал огромное зловонное болото. Вокруг по течению неслись змеи, подняв над водой головы, и крокодилы, и черепахи, и большие броненосцы качикамо. Но никого из них нельзя было поймать, так быстро несло плот. Только змеи иногда сами залезали, на бальзу погреться на солнце. Но караиба не радовались змеям и не хотели брать их себе в пищу. Они сбрасывали их обратно в воду, и змеи плыли дальше.
А еды у караиба было мало. Не осталось у них даже тростника, который можно пожевать, когда хочется сладкого. Голодными глазами смотрели они на черепах, у которых такое вкусное зеленое мясо и такие нежные маслянистые яйца. Но что они могли поделать с течением, которое вертело плот? А может, они и не были такими голодными. Ведь у караиба, кроме farhina и мяса, есть много других сытных вещей. Наверное, караиба все же не были очень голодны. Иначе бы они ловили несущиеся рядом ветки с плодами урукури. Но они не делали этого, поскольку знали, как обманчивы эти плоды. Только на вкус они сочны и благоуханны, а в животе становятся дьяволами.
Караиба очень устали. Особенно один из них, который был болен и сильно хромал. Лучше всех держался старый караиба.
Однажды ночью, когда большое созвездие Рыбак начало клонить свой ковш к воде, течение замедлилось и плот умерил свой бег среди горячих трясин, в которых живут анаконды и кайманы.
Ручей вынес плот в большое черное озеро, и плот замер на самой середине. И караиба пришлось пустить в дело шесты, чтобы добраться до берега. Они вылезли на горячие камни, далее костра не стали разводить, и сразу же легли. Но когда человек сильно возбужден, сон бежит от него. Старый караиба следил, как срываются с неба звезды и пропадают за черными контурами гор. Слабый ветер гнал по небу облака. По тому, как гасли и вновь зажигались звезды, караиба понял, что ветер летит к далеким Андам.
Он уже собирался закрыть глаза, когда заметил далеко впереди какое-то сияние. И как ни устал караиба за день, он заставил себя встать и пойти на это сияние. Его спутники тоже поднялись и пошли вслед. Долго шли они по гремящим острым камням.
Но идти становилось все труднее. К тому же один из караиба хромал и часто останавливался передохнуть. Чтобы подбодрить себя, он жевал листья гуарани, но, наконец, и это перестало ему помогать. Тогда они решили лечь спать, с тем чтобы рано утром отправиться дальше. Но утро выдалось настолько жаркое, что им пришлось весь день провести в тени. Только к вечеру они могли продолжить путь. Вокруг были черные камни, да из мертвой воды черных озер к небу тянулись выбеленные на солнце корни деревьев. Вода в озерах была гладкой, как обсидиан. Лишь изредка по ней разбегались круги. Это всплывали глотнуть воздуха живущие на дне слепые рыбы.
Уже ночью путники пришли к высокой скале, усеянной холодными фиолетовыми огнями. Такие огни порой загораются на макушках высоких деревьев или на головах священных тотемов. Но никто еще не видел их на скалах. На этой же одинокой скале они появлялись каждую ночь. У старого караиба был прибор, отыскивающий дорогу. Около скалы прибор перестал подчиняться. Он крутился, как ягуар, отведавший игл дикобраза. Но старый караиба не огорчался. Он веселился как ребенок. Он умел отыскать дорогу по звездам не хуже любого индейца.
Но неизвестно, в какую сторону пошли бы караиба от той скалы, если бы не услышали далекий гул. Он напоминал гнев огненных гор, которые перед тем, как излить жидкий огонь, выбрасывают в воздух тяжелые камни и пепел. Услышав гул, старый караиба заволновался и сказал, что нужно идти прямо на звук. И они пошли на север от башни, взяв только чуть к востоку.
На шестой день они вышли к бурной реке среди скал. Старый караиба опять обрадовался и сказал, что все правильно: река несется к большому водопаду, возле которого есть скала, расписанная богами сельвы. Он был очень решительный человек и распорядился вязать плот из деревьев, которые росли вдоль берега. Но плот у них не получился. Может быть, они не знали, как его делать, или деревья оказались неподходящими.
Не всякое дерево годится для плота. Лучше всего бальза, но хорош и тростник.
Караиба решили выжечь хороший челнок.
Десять дней они трудились над челноком, пока не сделали его пригодным к плаванию по быстрой реке. Столкнув челнок на воду, они пустились в путь, стараясь держаться ближе к берегу, чтобы, когда покажется водопад, побыстрее пристать и высадиться.