Мысли лихорадочно метались от одного вопроса к другому. И пока ни на один из них ответов не было. Косой осторожен. Как он заткнул рот Анисье, когда та упомянула о другом месте, где они обычно встречаются! И Ниночка замкнулась, когда он коснулся этого. Боится Косого? Нет, она боится его, Виталия. Она тоже враг.
Тысячи вопросов роились в голове. А ответов пока нет. Их надо добыть.
Но Виталий чувствовал, что не может сосредоточиться. Встреча со Светланой, такая неожиданная, не выходила из головы. Сердце начинало сладко колотиться, а мысли летели в Москву, к их новой встрече. Он невольно замедлил шаг и, ругая себя, заставлял думать о главном сейчас, ради чего приехал сюда, ради чего велась вся эта трудная и опасная игра. И мысли снова метались среди нерешенных вопросов, метались, пытаясь прорваться туда, в Москву…
Стемнело. Виталий посмотрел на часы. Всего лишь пятый час. Еще совсем не поздно.
И тут он заметил, что солнца нет. Небо обложили тяжелые, чугунные, словно накаленные тучи с красноватыми подпалинами на краях. Вдали погромыхивали раскаты. Небесные домны громоздили чугун на чугун. Тяжело становилось дышать. Рубаха на спине стала влажной от пота.
В фиолетовом меркнущем свете изменилась улица. Домики, будто в ожидании удара, прижались к земле, прячась за голыми ветвями деревьев. Прохожих стало мало, они торопились.
Виталий остановился, вытер со лба пот и огляделся. Не заблудился ли он? Что-то не помнит он такой улицы.
И тут вдруг откуда-то из-за угла появился Косой, гибкий, жилистый, под расстегнутым воротом ковбойки видна была смуглая, кадыкастая шея, цыганские глаза, левый с сильным прищуром, смотрели на Виталия как будто дружески. Он шел навстречу быстро и уверенно, словно знал, что именно тут и встретит Виталия.
— Нинка где? — спросил он.
— Ушла. Я тут одну встретил. Из Москвы. Потемкил малость.
— Кто такая?
— Из нашего дома. Знакомая.
— Не брешешь? Гляди у меня.
У Виталия накипала злость. От этой безбоязненной, самоуверенной наглости, от этой исходящей от Косого злой, напористой силы, от черт его знает чего еще, враждебного, темного в его душе.
— Барахло где? — снова спросил Косой.
— На вокзале, где же еще?
— Пошли.
— Не, — отрицательно мотнул головой Виталий. — Сначала гони, что обещал.
— У Анисьи получишь.
— Не, — упрямо повторил Виталий. — Сейчас.
— Нету у меня сейчас. Понял?
— Не мое дело.
— Ты мужик, видать, деловой, — Косой тряхнул черной вихрастой головой. — Хиляй со мной.
Они зашагали молча и быстро.
Наконец задами подошли к одинокому домишке, спрятавшемуся за густыми, еще без листьев деревьями. Вокруг по неровностям поля угадывались прошлогодние огороды.
Косой уверенно подошел к дому и постучал в окно. За стеклом дрогнула, но не открылась занавеска.
— Дядя Осип, я это, — прижавшись к окну, глухо сказал Косой.
Не дожидаясь ответа, он обогнул дом, бросив на ходу Виталию:
— Здесь обожди.
«Вот она — воровская хаза», — радостно подумал Виталий. В стороне он различил невысокую головастую башенку, она еле заметно выглядывала из-за косогора. «Водокачка», — догадался он. По дороге к ней пропылила машина.
Появился из-за угла дома Косой. А в окне сноза дрогнула занавеска. Виталия кто-то рассматривал. Косой, словно невзначай, подвел его к окну и протянул мятую пачку денег.
— Держи.
Виталий пересчитал и бережно спрятал деньги во внутренний карман пиджака.
— Теперь пошли, — объявил он.
По дороге Косой разболтался — видно, безбоязненным упрямством своим Виталий внушил доверие.
— А Васька — прыщ, это точно, — говорил он. — Мы с ним в колонии встретились. Меня туда сунули спервоначалу. Ошибочка вышла, — усмехнулся Косой. — Ночами он мне все про свою жизнь трепал. У него отец какой-то враг народа был. Доктор. Замели в пятьдесят втором.
— Сейчас небось реабилитировали, — не удержавшись, сказал Виталий.
Его душила ненависть: этот гад еще говорит о врагах народа. Виталий никогда не думал, что он способен на такую лютую, туманящую мозг ненависть. «Перевоспитывать надо их, — заученно сказал он себе, чтобы хоть чуть-чуть остыть, и тут же со злобой подумал: — Кого, чем перевоспитывать? Этого, например, только пулей». Он знал, что перебарщивает, но ничего не мог поделать с собой в этот момент.
— Может, и реабилитировали, — насмешливо согласился Косой. — На том свете из адской зоны в райскую кинули. Тоже мне враг народа! Таких воры в лагерях делали, знаешь, как? Подошвы лизать заставляли.
— Врешь! — не помня себя, воскликнул Виталий. — Врешь, гад!
На свое счастье, Косой не придал значения этой вспышке и беспечно сказал:
— Ну, вру. А и такие были. Вон и Васька. Ну, я этому трухляку мозги вправил. Воровской закон преподал.
— Он тебе вещицу одну передал…
— Ну. И што?? — насторожился Косой.
— Подвести может, гляди.
— Ты за кого меня держишь, тухарь? Кое-что понимаем. — И, усмехнувшись, хвастливо добавил: — Я у Васьки много чего потянул.
— На дело водил? — скрывая тревогу, спросил Виталий.
— Это ты его води, если свобода надоела.
Виталий почувствовал, как отлегло у него от сердца: Васька был ему уже чем-то дорог, уже какую-то ответственность чувствовал он за судьбу этого парня, уже боялся за него. Васька должен был стать его другом, а не Косого. И станет!
— Чего же ты с него тянул?
— Ножа боится, прыщ, — усмехнулся Косой. — Крови боится. Все с себя отдал. А матери трепанул, что пропил. Ха! Тоже мне петух! Вот и эта штучка. Придем к Анисье, покажу, если хочешь.
— Чего ж, покажи, — еле сдерживая волнение, отозвался Виталий и безразлично спросил: — К ней барахло попрем?
— Не. Там все чисто.
Они уже шли по знакомым улицам, когда упали с черного неба первые, тяжелые капли. А около самого вокзала с треском, как тугое полотнище, разорвалось небо и на город обрушился ливень.
Совсем мокрые, вбежали они в вокзал.
Виталий получил в камере хранения чемоданы, и они с Косым битый час сидели на них и курили, пережидая грозу.
Наконец небо посветлело, стало сероватым, и дождь стал редеть. Решили идти.
По дороге Виталий спросил, придав голосу интонации уважительные, почти восхищенные:
— И с какого дела ты столько барахла унес?
— Грабанули одно ателье. С Котом ездили. И шоферягу одного подцепили. Он как увидел — столько тянем, в штаны наклал.
— Без мокрого обошлись?
Косой остро глянул на него через плечо. — Работаем чисто. А что, шум пошел?
— Шума не было. А про сторожа какого-то малость слышал.
— Стукнул его Кот, не удержался, — сердито сказал Косой.
Виталий вспомнил щуплое, старенькое тело у порога ателье, седые, перепачканные в крови волосы. Хотелось схватить Косого и бить, бить тоже в кровь. И ярость на секунду затуманила голову. Он так взглянул на Косого, что, поймай тот его взгляд, все было бы кончено.
Долго шли молча. Виталий боялся, что голос выдаст его. Косой озабоченно думал о чем-то своем.
Когда подошли уже в темноте к домику на огороде, за занавешенным окном тускло горел свет.
— Обождешь тут, — снова распорядился Косой и потащил чемоданы сам.
Обратно шли молча, в темноте поминутно спотыкаясь и осторожно нащупывая ногой тропу. Потом Косой озабоченно произнес:
— От Анисьи уходить надо. Глаза там мозолить нечего.
— Куда уходить-то?
— Куда, куда. Куда надо!
— Чего темнишь?
— Ты помалкивай. Я свой воровской мир люблю. Его беречь надо. Ясно?
— Ясно.
Они уже шли по улице рядом, стуча каблуками по деревянному тротуару. Редкие фонари желтыми бликами ломались на грязных досках. Было пустынно и тихо.