Василий ЧИЧКОВ
ЧЕРТОВО КОЛЕСО
Писатель В. М. Чичков во время Великой Отечественной войны командовал взводом разведчиков.
По ночам моросил мелкий осенний дождь, в окопах стояла вода. Кому выпадало счастье, тот находил где-нибудь ящик из-под патронов, доски или просто кирпич и прилаживал под ноги.
Сержант Тимофеев еще вчера притащил откуда-то ящик из-под снарядов и аккуратно уложил его на дно окопа. Сейчас он сидел на том ящике вместе со своим сыном, совсем еще безусым мальчишкой в новом обмундировании.
— Ведь как чудно, — скручивая цигарку, говорил отец. — Прислали тебя, как по заказу, сюда, где я служу. Во сне такое не увидишь!
— Мамка каждый день повторяла, — ответил сын, — хоть бы тебя к отцу послали! Он бы приглядел за тобой, научил военному уму-разуму…
— Чудно! — еще раз повторил отец и, закурив цигарку с удовольствием вдохнул в себя едкий махорочный дым. — Ну, а как там живут, в деревне-то?
— Бабы работают, — как можно солиднее сказал сын. — Пелагею председателем выбрали.
— Они там изо всех сил стараются, а мы здесь, — после некоторого раздумья сказал отец. — А вон там, в лесу, — отец показал на восток, — сколько машин, танков! Какой только силы не собрано! Вот бы на поля-то…
Отец посмотрел на небо и еще раз затянулся. Сын тоже поглядел вверх. Низкие свинцовые тучи медленно ползли на запад. На востоке небо чуть прояснилось, и где-то далеко к земле уже пробился яркий луч солнца.
— Смотри, батя, солнце!
— А чего в нем хорошего?
— Пригреет! Посуше будет.
— На войне лучше, когда тучи. Поспокойнее.
Сын перестал смотреть на небо и, облокотившись о колени, как отец, затянулся махоркой.
— А от Степки-то ничего не слыхать? — спросил отец.
— Получили тогда одно письмо, и как в воду канул.
— Ведь вот не родилось у нас девки. А теперь матери была бы подмога.
— Мамка обещала жиличку пустить. Просилась там одна из Смоленска.
Отец не ответил. Он опять взглянул на небо, где в разорванных ветром тучах появились голубые окна.
Солнце разливалось по земле, по осенним, в золоте, лесам. Оно подсвечивало капельки на траве, и они играли радужным светом. Сыну казалось, что войны нет и ничто не может нарушить тишину осеннего дня. Но ухо отца уже уловило гул мотора. Ветер порой относил его, гул пропадал, потом появлялся снова.
— «Рама» летит, — вдруг сказал отец.
Сын приставил руку козырьком, посмотрел вверх.
— Чуть небо просветлело — и она тут как тут!
Отец бросил цигарку в грязь, снова стал прислушиваться, поглядывая вверх.
— Вон там! Видишь, летит! Пузо серебрится! Поправее облачка!
— Вижу! Высоко…
— А видит нас как на ладошке, — сказал отец. — У него там такая труба увеличительная стоит. Вот сейчас полетает-полетает и чего-нибудь придумает. Либо пушкам даст приказ, либо самолеты на нас пустит.
— Сшибить бы его!
— Из чего? Зениток здесь поблизости нет. Они там, у моста, стоят.
Он перевел взгляд на сына и с улыбкой подумал, что очень уж тот похож на него, Глаза, брови, нос. В гражданскую сам таким же пареньком был. Тоже было девятнадцать. Слава богу, воюю еще! Может, и сына пуля обойдет…
— Не жмут сапоги-то? — спросил отец.
— Нет.
— Пушечным салом почаще мажь. Для солдата сапоги вещь важная. И еще ты поначалу-то не горячись, вперед меня не лезь. Пуля против тех слаба, кто с толком воюет.
— Ладно! — ответил сын и поглядел на небо. — Слышишь, батя? Много самолетов летит.
— «Юнкерсы». Пикирующие, — пояснил отец. — Но, может, пройдут мимо.
Самолеты вынырнули из-за черных туч и теперь летели на фоне голубого неба, не очень высоко и неторопливо.
— Гляди, гляди, батя, низко, даже свастика видна.
Поравнявшись с передовой, самолеты стали перестраиваться. Они заходили друг другу в хвост, образуя круг. Молодому солдату это напомнило карусель, которую он видел в городском парке.
Некоторое время «юнкерсы» летали друг за другом, но вот головной скользнул на левое крыло и устремился вниз, к земле.
С каждой секундой самолет становился все больше. Отчетливей была видна черная свастика на крыльях.
— Батя! На нас летит?
— Левее метров на сто сбросит, — спокойно ответил отец.
Сын не спускал глаз с самолета, он видел, как из-под его крыльев оторвались две бомбы, похожие на вытянутые капельки металла, как они летели до самой земли и взорвались не очень далеко, метрах в ста слева.
— Когда взрыв — рот раскрывай! — крикнул отец. — А то перепонки лопнут.
Сын кивнул и опять выглянул из окопа. Он увидел, как от карусели оторвался еще один «юнкерс», за ним пошел в пике следующий.
— Батя! А если в него из автомата ударить? Ведь совсем близко.
— Не берет его, гада, автомат! Пробовал! Вот если из противотанкового ружья — другое дело.
Отец выглянул из окопа:
— Ложись!
Два тела в солдатских шинелях крепко прижались к стенке окопа. От взрыва стенка пошатнулась — будто кто-то покачал землю.
Бомба разорвалась совсем близко, и ход сообщения с одной стороны завалило.
На какое-то мгновение стало тихо. Потом тишину прорезал рев моторов самолета, который уходил вверх. А следующий «юнкерс» уже нацеливался на окоп.
— Батя! — с тревогой крикнул сын.
— Не бойся! Прижимайся к земле. Она не выдаст. Третьего дня они нас часа два тут молотили. И вдоль окопа и поперек. А мы сидим себе и посматриваем.
После каждого взрыва сын выглядывал из окопа, провожая взглядом «юнкерс», который поднимался ввысь и занимал свое место в карусели. Впрочем, строй самолетов теперь больше был похож на чертово колесо, которое крутилось и крутилось под грохот взрывов.
Стенки окопа обваливались.
— А может, перебраться отсюда в другое место?
— Не бойся! — подбодрил отец. — Не пропадем.
У сына алым румянцем горели щеки, он все чаще выглядывал из окопа. Не на них ли летит следующий? Казалось, все самолеты летят точно на их окоп и сейчас бомбы разорвутся здесь.
Завалило ход сообщения справа.
— Батя! — взмолился сын. — Завалит. Бежим!
— Нельзя, — твердо сказал отец. — Как только выскочишь из окопа, он из пулеметов. Надо сидеть и не выказываться.
А сыну даже в промежутках между взрывами казалось, что земля гудит. Хотелось выглянуть из окопа. И он опять выглянул, увидел пикирующий самолет и широко раскрытыми глазами смотрел на него. Он поверил, что «юнкерс» летит точно на него, — вскочил и стал карабкаться по мягкой, только что насыпанной земле.
— Стой! — отец тоже вскочил на ноги, в два прыжка настиг сына и, схватив его за ворот шинели, с силой бросил назад в окоп.
Послышался стук пулеметов.
Самолет пронесся над окопом. Тело отца сползало вниз по мягкой земле.
— Батя! — закричал сын и подхватил отца под руки. — Что же это такое, батя!
Потом взглянул вверх. Самолет был уже далеко. Но на крыльях его еще можно было прочесть цифру «32».
Сын постоял на коленях перед отцом, потом схватил автомат и стал неистово стрелять по спускающемуся «юнкерсу». Но самолету выстрелы не мешали.
Сын отбросил в сторону автомат, быстро пополз вдоль хода сообщения. Как только кончился завал, он прыгнул в траншею и побежал туда, где были люди. Он бежал, как слепой, спотыкаясь о ящики, доски. Кто-то крикнул:
— Ложись! Ложись, говорю!
Но сын не слышал. Он искал противотанковое ружье.
Кто-то схватил его за рукав, чтобы пригнуть к земле. Ом вырвался и, наконец, увидел то, что искал. Высокий сержант в каске, оперевшись на бруствер, стрелял из «ПТР» по самолету.