Его все еще мучила жажда, но он долго не решался позвонить, наконец нажал белую кнопку, уверенный в том, что седой джентльмен будет считать его невоспитанным человеком, выпивающим одну кружку за другой.
— Подайте мне…
Ему показалось, что за дверью мелькнул силуэт Алэна, и он произнес машинально:
— Виски с содовой…
— Слушаюсь, сэр…
Но вошедший был не Алэн. Вблизи он совсем не походил на него и, кроме того, подошел к девушке, которая ждала его в баре.
Мегрэ все еще сидел в кресле, утомленный, с пересохшим горлом, когда Жанна Дебюль вышла в холл и направилась к выходу.
На улице она остановилась, ожидая, пока швейцар подзовет для нее такси. Брайен проследовал за ней также с игривым видом и, проходя мимо, подмигнул Мегрэ. Казалось, он хотел сказать: «Будьте спокойны». Он сел в другое такси.
Если бы Алэн Лагранж был хорошим мальчиком, он бы пришел теперь. Жанна Дебюль уехала. Значит, нечего было бояться, что он бросится к ней и разрядит пистолет. В холле стало меньше народу. Люди уже позавтракали. Порозовевшие от еды, они отправлялись по своим делам или шли прогуливаться по Пиккадилли и Риджент-стрит.
— Повторить, сэр?
— Нет. На этот раз я попрошу сандвич.
— Прошу простить, сэр. Нам запрещено подавать еду в холл.
Хоть плачь от злости.
— Тогда подайте что хотите. Виски, согласен!
Тем хуже. Он не виноват, что пьет.
ГЛАВА 7,
Пробило три часа, потом половину четвертого и, наконец, четыре, а Мегрэ все еще сидел в холле, испытывая то чувство раздражения, которое бывает у людей после долгих дней предгрозовой жары, когда они становятся похожими на рыб, вынутых из воды.
Разница заключалась в том, что здесь он был единственный в этом состоянии. В воздухе не чувствовалось ни малейшей грозы, небо над Стрэндом было безоблачным, красивого голубого цвета, без малейшего лилового оттенка, и только изредка на нем появлялось легкое белое облако, напоминающее пушинку, вылетевшую из перины.
Минутами Мегрэ ловил себя на том, что он с ненавистью смотрит на своих соседей. А затем его снова охватывало чувство собственной неполноценности, которое камнем давило на желудок и придавало ему вид скрытного и неискреннего человека.
Люди, окружавшие его, были слишком благополучными и уверенными в себе. Самым невыносимым из всех был дежурный администратор в элегантной визитке и безукоризненном пристяжном воротничке, на котором не было ни единой пылинки. Он проникся к Мегрэ симпатией, а может быть, и жалостью и время от времени с видом сообщника улыбался, как бы желая ободрить его.
Казалось, что он хочет сказать через головы снующих взад и вперед туристов: «Мы с вами оба жертвы профессионального долга. Может быть, я чем-нибудь смогу помочь вам?»
Мегрэ хотелось ответить ему: «Принесите мне сандвич». Ему хотелось спать. Ему было жарко. Он умирал от жажды. Когда после трех часов он снова позвонил, чтобы заказать кружку пива, официант был так шокирован, как будто Мегрэ снял в церкви пиджак и остался в одних подтяжках.
— Сожалею, сэр. Бар закрыт до половины шестого, сэр!
Комиссар проворчал:
— Дикари!
Минут через десять он смущенно обратился к посыльному, самому молодому и менее важному, чем все остальные.
— Не сможете ли вы купить мне плитку шоколада?
Он не мог больше выдержать без еды. Он засунул плитку молочного шоколада в карман и, отламывая маленькие кусочки, незаметно съел ее. Не правда ли, сидя здесь, в холле роскошного отеля, он походил на французского полицейского, каким его обычно изображают парижские карикатуристы!
Он заметил, что изучает себя в зеркале, ощущая себя тяжеловесным и плохо одетым. Вот Пайк не походил на полицейского, скорее у него был вид директора банка. Нет, вернее, заместителя директора. Или безупречного чиновника, доверенного лица начальника.
Интересно, стал бы Пайк ждать и сидеть здесь, в холле, как Мегрэ, не зная даже, произойдет что-либо или нет?
Без двадцати четыре дежурный сделал ему знак.
— Вас вызывает Париж. Я думаю, вы предпочтете говорить отсюда.
Направо от холла была комната, в которой стояли телефонные кабины, но оттуда он не сможет следить за выходом.
— Это вы, патрон?