— Возможно.
— Филипп говорит, что отец был очень несчастен, что он часто по ночам плакал, лежа в постели. Он не видел ее долгие годы. Может быть, она уезжала из Парижа? А может быть, она тайком, не предупредив его, переменила адрес. Года два тому назад я стал замечать, что отец очень изменился.
— В каком смысле?
— Трудно сказать. У него стало другое настроение. Он стал мрачным и каким-то беспокойным. Когда он слышал шаги на лестнице, он вздрагивал и сразу успокаивался, если оказывалось, что это поставщик, пришедший требовать деньги.
Брат в то время уже жил отдельно. Сестра заявила, что в день своего совершеннолетия уедет от нас. Я, конечно, не сразу заметил, что он изменился. Это случилось постепенно, вы понимаете? Раньше, когда я заходил за ним в бар — мне приходилось это делать, выполняя его поручения, — я видел, что он пьет только «виши». А теперь он начал пить аперитивы, и бывали вечера, когда он возвращался, изрядно нагрузившись, и объяснял, что у него болит голова. Он совсем иначе стал смотреть на меня, как будто стеснялся чего-то, и стал очень раздражительным.
— Ешь.
— Простите. Но я уже сыт.
— А десерт?
— Если вы хотите…
— И тогда ты стал следить за ним?
Алэн заколебался, он внимательно посмотрел на Мегрэ.
— Я считаю нормальным, что ты попытался узнать, в чем дело.
— И все же я ничего не знаю.
— Понятно. Ты знаешь только, что он часто посещал эту женщину, обычно утром. Ты незаметно провожал его до бульвара Ришар-Валлас, ты сам это сказал. Ты стоял внизу, напротив дома, за решеткой Булонского леса. Наверное, твой отец и его знакомая подошли к окну. Это она тебя заметила?
— Да. Она показала на меня пальцем. Конечно, потому что я смотрел на ее окна.
— Твой отец объяснил, кто ты такой. Он потом спрашивал тебя?
— Нет. Я ждал, что он заговорит со мной об этом, но он молчал.
— А ты?
— Я не решился.
— Ты нашел деньги?
— Откуда вы узнали?
— Признайся, что вечером ты залез в бумажник отца, конечно, не для того, чтобы взять деньги, но чтобы узнать…
— Нет, не в бумажник. Он прятал деньги под рубашками в комоде.
— Много?
— Иногда сто тысяч франков, иногда больше, иногда только пятьдесят.
— Часто?
— Как когда. Раз или два раза в неделю.
— И на другой день после того, как появлялись деньги, он шел на бульвар Ришар-Валлас?
— Да.
— И потом деньги исчезали?
— Она оставляла ему совсем немножко. Несколько мелких купюр.
Алэн заметил огонек, блеснувший в глазах Мегрэ, смотревшего на дверь, но у него хватило силы воли, чтобы не обернуться. Он понял, что вошла Жанна Дебюль.
Позади нее появился Брайен, вопросительно смотревший на комиссара, который, в свою очередь, сделал знак, разрешая агенту прекратить наблюдение.
Она появилась так поздно, потому что поднималась к себе в номер, чтобы переодеться. На ней был строгий вечерний туалет, явно сшитый знаменитым портным, на руке широкий бриллиантовый браслет, крупные бриллианты в ушах.
Она не заметила комиссара и Алэна и шла следом за метрдотелем, многие женщины с интересом разглядывали ее.
Ее посадили недалеко от них за маленький столик, который стоял почти напротив, она села, оглядела зал, и, в то время когда ей протянули меню, встретила взгляд Мегрэ, и сразу же стала пристально смотреть на него.
Мегрэ улыбался спокойной улыбкой хорошо пообедавшего человека. Алэн, страшно покраснев, не осмелился взглянуть на нее.
— Она меня видела?
— Да.
— А что она делает?
— Презирает меня.
— Что вы хотите сказать?
— Она делает вид, что прекрасно себя чувствует, закурила сигарету, наклонилась, чтобы выбрать закуски с тележки, которая стоит рядом с ее столиком. А теперь она обсуждает с метрдотелем меню и сверкает бриллиантами.
— Вы ее, конечно, не арестуете! — сказал Алэн с горечью, и в его голосе прозвучал вызов.
— Я ее не буду арестовывать сегодня, потому что, если бы я поступил так неосмотрительно, ей бы удалось очень быстро выпутаться.
— Она всегда выпутается, а мой отец…
— Нет. Не всегда. Здесь, в Англии, я бессилен, потому что мне пришлось бы доказать, что она совершила преступление, предусмотренное законом экстрадиции, то есть выдачи преступника другому государству, но она не вечно будет жить в Лондоне. Ей нужен Париж. Она вернется, и у меня будет время заняться ею. Даже если это не произойдет сейчас, ее очередь все равно наступит. Бывает, что мы оставляем людей на свободе на целые месяцы, и это выглядит так, как будто они смеются над нами. Можешь на нее посмотреть. Тебе нечего стыдиться. Она храбрится. Но тем не менее она хотела бы сейчас быть на твоем месте, а не на своем. Предположим, что я оставил бы тебя у нее под кроватью. Значит, в эту минуту…