И принялся барабанить в дверь рукояткой сверла.
Обезьяна даже не шевельнулась.
— Сдохла? Мумия? Труп?
Кашкин уже снимал замок.
— Бутафория, — бросил он. — Не требуется никакого ключа.
Он распахнул дверь. У стены все в той же позе, в точности повторяющей изображение на фото, стояло чудовище, еще более страшное при дневном свете.
Кашкин подошел к снежному человеку и взял его за подбородок.
— Камень, — сказал он. — А глаза — из застежек от комбинезона.
Теперь и Гордон мог убедиться, что из стены выступал горельеф.
— Сработано грубо, но впечатляет, — произнес Кашкин. Он отступил на шаг. — Конечно, люди дотошные найдут разные отступления в анатомии. Но ведь как живой!
— Грандиозная мистификация, — нахмурился Гордон. — Зачем?
Они обернулись и посмотрели на заснеженную площадку, где обрывались следы.
— Был миг, — признался Гордон, — когда я подумал, что, может быть, они заперты здесь, в пещере. Ты с твоими фантазиями подействовал и на мое воображение. Какой-то конфликт со снежным человеком мог кончиться тем, что они оказались бы внутри, а он снаружи: защелкнуть замок обезьяне ничего не стоит.
— Они увидели бы нас в дырку и подняли шум.
— Про дырки я не знал.
— Где же все-таки ребята?
Тихо. Безветренно. Снежинка, слетевшая с кручи, сверкая на солнце, легла на белую пелену.
Впервые щемящее чувство тревоги словно пронзило Кашкина. Опасности не бутафорские, а самые настоящие окружали живущих на восьмом километре к Луне.
— Мы не приблизились к решению загадки ни на шаг, — огорченно резюмировал Кашкин.
И тут же хлопнул себя по лбу. Удар, правда, пришелся по пластиковому шлему.
— Мы дураки, — убежденно сказал он. — Самые настоящие остолопы. Мы не подумали о ветре.
— При чем здесь ветер? — дивился Гордон.
— Несчастье! — воскликнул Кашкин. — Произошло несчастье! Их унесло ветром!
— Ну, знаешь…
Но Кашкин уже шагал к месту, где обрывались следы.
— Местность идет под уклон. Видишь? Порыв ветра — и их нет.
— Я скорее поверю, что они провалились сквозь землю, — сказал Гордон. Он попробовал сделать несколько шагов в направлении, куда вели следы. Снег был неглубокий, едва больше, чем по щиколотку, грунт под ним твердый.
— Здесь не провалишься. Ни ямы, ни канавы.
— Я же говорю: их подхватил порыв ветра.
— В ветер я не верю, — возразил Гордон. — Мы прилетели — был полный штиль. Но давай посмотрим.
До ограды шла снежная целина. Дальше сквозь редкие ячеи сетки виднелся склон, круто уходящий вниз. Шагах в пятнадцати начинался уже обрыв. На снегу ни царапины.
— Если они перелетели через ограду, — неуверенно сказал Кашкин, — то их пронесло прямо туда…
Он вздрогнул.
— Ты куда?
Кашкин, цепляясь за проволочные узлы, лез на сетчатую стену.
— Выходить за границы территории станции категорически запрещено, — глухим твердым голосом произнес ближайший столб.
— Интересно, что сказал этот столб, — пробурчал зло Кашкин, — когда Горышев и Дубровский пролетели тут по воздуху. Все предусмотрено, а людей нет!
Кашкин продолжал висеть на сетке, не обращая внимания на предупреждающие возгласы столба. Наконец он слез.
— Ничего не видно.
— Поговорить еще разок с протоколистом? — в раздумье произнес Гордон.
— Эта машина только сбила нас с толку! — Кашкин говорил с досадой. — Не понимает юмора, не знает студенческих поговорок — представляю, как она изобразит наше поведение. В ее изложении мы будем выглядеть полными идиотами. Я, во всяком случае. Ты, конечно, ей больше импонируешь.
— Ты зря злишься! Машина ни в чем не виновата. Горышев специально мистифицировал Дубровского. И уж если он поверил в снежного человека, чего ты хочешь от машины? Главная беда в том, что неизвестно, о чем спрашивать протоколиста. Нужны новые данные, тогда появятся и новые вопросы. Знаешь что? Посмотрим показания всех приборов за час до нашего прибытия!
— Вдруг зафиксировали землетрясение?
— Я бы не исключил и землетрясения.
Они еще раз оглядели площадку, сверкающую голубизной под безоблачным небом. Будки и будочки, приборы, стоящие открыто, и ни одного следа возле них.
— Сегодня их не осматривали, — заметил Кашкин.
— По расписанию это должны делать мы. Их проверяют раз в два дня. Регистрационные устройства — внутри станции.
3
Поделив ленты с графиками, они уселись за стол и, сдвинув в сторону тарелки, погрузились в изучение материалов.
— Землетрясения не было, — констатировал Кашкин. — Не считая двух, эпицентры которых находились в четырех и в шести тысячах километров.
— В солнечной радиации особенного ничего не происходило, — бормотал Гордон. — Космические лучи — в норме.
Они смотрели все подряд.
Еще шуршание лент, нечленораздельные восклицания. И вдруг…
— Вот, — звенящий голос Кашкина. — Я говорил!
Он поднес к глазам Гордона голубоватую ленту. Гордон взглянул на зубец, в который уткнулся палец Кашкина.
— Что это?
— Ветер. Видишь — почти прямая линия? Штиль. И вдруг — острый всплеск. Затем затухающие зигзаги. И снова штиль — ровная линия. По времени… по времени… сходится! 13 часов 34 минуты. Сильный порыв ветра! Что?
— Сильный? — Гордон берет из рук Кашкина ленту. — Где тут масштаб? Ну, знаешь, таким порывом двух взрослых мужчин не поднимешь в воздух.
— Ты забыл про скафандры! Они же настоящие аэростаты. Ты же знаешь: чем сильнее ветер, тем плотнее становится воздух. И вот наступает момент, когда…
— Срабатывают клапаны, — холодно закончил Гордон. — Подъемная сила скафандров постоянна. Специально устроено, чтобы походило на постоянную разницу в весе на Луне.
Но Кашкина не так легко было заставить отказаться от мысли, если она его захватила.
— Тут ничего не стоит упасть и стукнуться, — сказал он. — Ударился клапаном о камень — и пожалуйста: клапан вышел из строя.
— У обоих сразу?
Кашкин задумался не больше чем на секунду.
— У одного. Дубровский вспомнил про неисправный клапан в скафандре Горышева и побежал за ним. Только схватил его, тут вдруг задул ветер и перенес обоих через сетку.
Кашкин так ясно представил себе картину, что вскочил с кресла.
— Надо взять трос и обследовать провал. Плевать на то, что скажет по этому поводу бетонный столб.
Он сделал шаг к двери.
— Скафандр, — равнодушно заметила дверь.
Кашкин остановился и стал оглядывать себя.
Гордон махнул рукой.
— Версия отпадает, — устало сказал он. — Дверь не выпустит человека в неисправном скафандре. Если в скафандре что-то не в порядке, он сам просигнализирует об этом.
Кашкин медленно вернулся на свое место.
Гордон молчал на этот раз очень долго. Он напоминал шахматиста, ищущего ответ на сложный ход противника.
— Секрет, наверное, самый простой, — сказал он наконец. — Тебе не кажется, что Дубровский и Горышев просто не могли никуда исчезнуть с территории станции? Вихрелет исключается. На скальную стену не забраться даже альпинистам. Через забор не перелетишь. До сих пор мы разбирали варианты того, как они покинули территорию станции. Теперь предположим, что они здесь.
— Как же ты объяснишь следы?
— Следы могут не иметь никакого отношения к исчезновению Горышева и Дубровского.
— Новая версия?!
— Просто я более критически оцениваю факты. Следы могут быть старыми.
— Снег свежий.
— А ты знаешь, как здесь падает снег? Здесь ветры дуют под всеми углами. Старые следы могли оказаться в зоне случайного затишья.
— Но ведь не можем же мы обследовать всю территорию сантиметр за сантиметром, переворачивая каждый камень, наподобие того, как обыскивали эти комнаты? Нам не хватило бы и двух недель.
— Разумеется. Если до шести утра ничего не придумаем, сообщим на Землю, вызовем людей. Но что делать сейчас? У тебя есть идея? Пусть самая фантастическая?