Он забрался в машину, завел ее и поехал по пыльной улице, пересек мост, но вместо того, чтобы переехать овраг, повернул на дорогу, которая вела вдоль реки. Если карта, которую нарисовал старик, была правильной, думал он, то, следуя по дороге вдоль реки, можно выехать к ферме с тыла.
Мягкие холмы превратились в крутые утесы, покрытые лесом и кустарником. Извилистая дорога ухудшилась. Машина подъехала к глубокому оврагу, разделявшему два утеса. По дну оврага протянулась полузаросшая колея.
Дойл свернул на эту колею и остановился.
Затем вылез и постоял с минуту, глядя вдоль оврага.
— Ты чего встал? — спросила Мейбл.
— Я собираюсь зайти к Меткалфу с тыла, — сказал он.
— Ты меня здесь не оставишь.
— Я ненадолго.
— К тому же здесь москиты, — пожаловалась она, отмахиваясь.
— Закроешь окна.
Он пошел, но Мейбл окликнула его:
— Там ролла остался.
— Он до тебя не доберется, пока заперт в багажнике.
— Но он так стучит! Что, если кто-нибудь пройдет мимо и услышит?
— Даю слово, что по этой дороге уж недели две как никто не ездил.
Пищали москиты. Он попытался отогнать их.
— Посчушай, Мейбл, — взмолился он, — ты хочешь, чтобы я с этим делом покончил, не так ли? Ты же ничего не имеешь против норковой шубы? Ты ведь не откажешься от бриллиантов?
— Нет, наверное, — призналась она. — Только поспеши, пожалуйста. Я не хочу здесь сидеть, когда стемнеет.
Он повернулся и пошел вдоль оврага.
Все вокруг было зеленым — глубокого бесформенного летнего зеленого цвета. И было тихо, если не считать писка москитов. В приученную к бетону и асфальту города голову Дойл а вползал тихий страх перед зеленым безмолвием лесистых холмов.
Он прихлопнул москита и поежился.
— Тут нет ничего, что повредило бы человеку, — вслух подумал он.
Путешествие было не из легких. Овраг вился между холмов, и сухое ложе ручья, заваленное валунами и кучами гальки, кидалось от одного склона к другому. Время от времени Дойлу приходилось взбираться на откос, чтобы обойти завалы.
Москиты с каждым шагом становились все надоедливее. Он обмотал шею носовым платком и надвинул шляпу на глаза. Ни на секунду не прекращая войны с москитами, он уничтожал их сотнями, но толку было мало.
Овраг сузился и круто пошел вверх. Дойл завернул за поворот и обнаружил, что дальнейший путь закрыт. Масса сучьев, обвитых виноградом, перекрывала овраг, обеими сторонами плотина упиралась в деревья, растущие на отвесных скатах оврага.
Пробраться дальше не было никакой возможности. Завал казался сплошной стеной. Сучья были укреплены камнями и сцементировавшейся грязью, принесенными ручьем. Цепляясь ногтями и нащупывая ботинками неровности, он вскарабкался наверх, чтобы обойти препятствие. Москиты бросались на него эскадронами, он отломил ветку с листьями и пытался с ее помощью отогнать их.
Так он стоял, тяжело дыша и всхлипывая, пытаясь наполнить легкие воздухом. И думал, как же это удалось ему попасть в такую переделку. Это приключение было не по нему. Его представления о природе никогда не распространялись за пределы городского ухоженного парка.
И вот пожалуйста, он стоит в глубине лесов, старается вскарабкаться на чертом забытые холмы, пробираясь к месту, где могут водиться денежные деревья — ряды, сады, леса денежных деревьев.
— Никогда бы не пошел на это, — сказал он себе, — ни за что, кроме как за деньги.
Он огляделся и обнаружил, что завал был всего два фута толщиной и одинаков по толщине на всей своей протяженности. И задняя сторона завала была гладкой, как будто ее специально загладили. Нетрудно было понять, что ветви и камни накопились здесь не годами, не были принесены ручьем, а были сплетены так тщательно, что стали единым целым.
Кто бы, удивлялся он, мог решиться на такой труд? Здесь требовалось и терпение, и умение, и время.
Он постарался разобраться как же были сплетены сучья, но ничего не понял. Все было так запутано, что казалось сплошной массой.
Немножко передохнув и восстановив дыхание, он продолжил путь, пробираясь сквозь ветки и тучи москитов.
Понемногу деревья поредели, так что Дойл видел уже впереди синее небо. Местность выровнялась, но он не смог прибавить шагу — икры ног сводило от усталости, и ему пришлось удовлетвориться прежней скоростью передвижения.
Наконец он вырвался на поляну. С запада прилетел свежий ветер, и москиты исчезли, если не считать тех, которые удобно устроились в складках пиджака.
Дойл бросился на траву и распростерся, дыша, как измученный пес. Перед ним меньше чем в ста ярдах виднелась ограда фермы Меткалфа. Она, как блестящая змея, протянулась по склонам холмов. Перед ней дополнительным препятствием тянулась широкая полоса сорняков, как будто кто-то вскопал землю вдоль изгороди и посеял сорняки, как сеют пшеницу.