Где-то в этом деле был какой-то крючок, какая-то подробность, о которой Васильев не подумал. Что-то самое главное прошло мимо него. Что же это могло быть!
Васильев съездил в Лугу, обыскал дом Горбачева. Никаких прямых улик того, что Горбачев варил самогон в Луге, не оказалось. Н все-таки Васильев был уверен, что именно самогон был всегда основным источником дохода Горбачева. Хозяйство его оказалось запущенным до последней степени. Урожай на земле вырастал бедный. Видно было, что по-настоящему никто к земле рук не приложил. Если землю пахали и засевали, то для того только, чтобы можно было сказать: живем, мол, на трудовые доходы.
Мать Горбачева была старушка ядовитая, с хитрыми маленькими глазками. Судя по тому, как спокойно встретила она Васильева, чувствовалось, что обыск ее ничуть не удивил. Она, конечно же, знала, чем занимается сын, и понимала, что в его деле, хотя и выгодном, отдельные неудачи неизбежны, Еще одно было странно в доме Горбачева. Очень уж много было бочек. Васильев насчитал шесть совершенно целых, да еще две худые лежали в сарае. В одной из целых бочек солились огурцы, в другой капуста, а четыре были пустые. Васильеву показалось, что он почувствовал сохранившийся еще в них легкий запах закваски. Видно, и здесь производство было поставлено в широких размерах. Впрочем, доказывать, что Горбачев и в Луге гнал самогон, не имело особенного смысла.
В сущности говоря, все упиралось в два вопроса. Первый — были ли Горбачев и Козлов знакомы раньше? Второй — где деньги, взятые у Козлова?
Васильев зашел на лужскую почту. Ему пришла в голову нелепая мысль. Может быть, Горбачев был так неосторожен, что взял да и перевел матери по почте козловские пятьсот рублей. Тогда легко проверить по книге переводов. Он тщательно просмотрел эту книгу, хотя заведующая почтой сразу сказала ему, что такого перевода не было. Шутка ли — пятьсот рублей! В Лугу такой перевод приходит раз в три года.
Но все-таки книга была просмотрена, и перевода не оказалось. Васильев испытал некоторое разочарование. Как это ни странно, но самые хитрые преступления раскрываются иногда из-за какой-либо крупной небрежности преступника. Однако Горбачев, если все же он преступник, был очень осторожен.
До обратного поезда в Петроград оставалось еще два часа. Васильев зашел к начальнику милиции, попросил приглядывать за старухой Горбачевой, и начальник милиции пошел проводить Васильева на вокзал. В буфете заказали они по кружке пива и сели поговорить. Начальник милиции сокрушался, что просмотрели они самогонщика. Горбачев человек темный. Это здесь все знают. И семья темная. Когда Горбачев в армии был, мама его такую спекуляцию развела, что ужас! Если бы тогда законы были против спекуляции, так ей бы несдобровать. Ее счастье, что было царское время.
— Он в империалистическую воевал? — спросил Васильев.
— Воевал! — усмехнулся начальник милиции. — Тоже мне вояка! Сидел где-то писарем, в ста километрах от ближайшей пушки. Видно, там, на военной службе, награбастал порядочно. Приехал с деньгами, корову они купили, порося завели, но семья такая, что им ничто впрок не идет. Как пошло пьянство, так и поросенка, не откормив, продали, а потом и корову. Ну, какие там у него доходы, этого я не знаю. Но пьет он по-прежнему. На троицу приезжал, по всем канавам валялся.
— На троицу? — спросил Васильев. — А в этом году когда троица была?
— Восемнадцатого июня троица.
— Постой, постой, — Васильев весь даже напрягся. — Знаешь, я до вечера где-нибудь отсижусь в уголке незаметно, а вечером пойдем второй обыск сделаем у матери Горбачева. Почти наверное у нее деньги. Кстати, если она раньше и ждала обыска, дочка-то ей, наверное, написала, что сын арестован, и запрятала деньги так, что их не найти, то уж сейчас она обыска, наверное, не ждет!
Вечером начали второй обыск. На этот раз они перерыли все. Простучали стены, внимательно осмотрели сарай, в хлеву обследовали каждый метр. Согнали кур с насестов, обыскали весь курятник и нашли свежезасыпанную яму в земляном полу. Принесли лопаты. Стали копать. Выкопали яму больше метра глубиной. Дальше пошла уже жесткая слежавшаяся земля. Тут у Васильева мелькнула мысль. Закопала старушка деньги в землю потому, что ждала обыска, а когда обыск кончился, выкопала и отнесла в дом. В земле мало ли что! Деньги и погнить могут и отсыреть.
Снова пошли в дом. Прощупали матрацы, подушки. Полезли на чердак. Здесь все покрывала ровная серая пыль. И только на крышке старого окованного железом сундука пыли не было. Открыли сундук. Перебрали тщательно, осматривая каждую вещь, целую кучу барахла. Пыль клубами носилась в воздухе. Все непрерывно чихали. Старушка уже почти не скрывала ненависти к милиционерам. Докопались до дна сундука. Здесь лежала маленькая шкатулочка, резная, с замочком.
— Где ключ? — строго спросил Васильев у старухи.
— А кто его знает, давно потерялся.
— Неси топор, — сказал Васильев одному из милиционеров. — Будем ломать шкатулку.
— Зачем вещь ломать, — сказала старушка, — на тебе ключи, если ты такой дотошный.
Васильев всунул крошечный ключ в скважину. Ключ легко повернулся. Очевидно, замок смазывали. Дрожащими руками Васильев открыл шкатулку. Сверху лежала газета. Васильев даже на секунду помедлил вынуть ее. Он ясно понимал, что это тяжелое, изматывающее следствие сейчас кончится бесспорной уликой. Вот он поднимет эту газету, и под ней окажется пятьдесят белых бумажек достоинством в десять рублей каждая.
Все оказалось так и не так. Действительно, в шкатулке были деньги. И даже не пятьсот, а почти шестьсот рублей. Но только были они в самых разных купюрах — по пять, три и по одному рублю. Одна только потрепанная десяточка оказалась на самом дне. Ока поистерлась от тысячи рук, через которые прошла. А кассир говорил следователю, что он выдал Козлову подъемные новенькими червонцами. Деньги были — улик не было.
Может быть, деньги эти были нажиты на самогоне. А может быть, Горбачев оказался хитрее, чем можно было думать. Походил по магазинам, по чайным, потолкался по базару и по одной десяточке, покупая какую-нибудь ерунду, разменял все червонцы на купюры помельче. Их уже никто не опознает, и никакой уликой они служить не могут. Так или иначе один след оборвался. Оставался, правда, второй.
Всю дорогу до Петрограда Васильев продолжал думать. И жена Козлова, и его знакомые (а Васильев опросил многих из них) говорили в один голос, что никогда от Козлова фамилии Горбачев не слышали. Припоминая всех их, Васильев подумал, что это знакомые недавние. Жена его была моложе его и замужем была не очень давно. Но ведь могло же быть, что Козлоз и Горбачев приятельствовали когда-то и где-то, еще до того, как появились у Козлова его нынешние знакомые и нынешняя жена. На север Козлов ездил тоже без жены. Может быть, встречались они на севере. Может быть, еще раньше когда-нибудь. Вероятно, это была не близкая дружба, а просто приятельские отношения. Представим себе, рассуждал Васильев, что вдруг, зайдя в магазин купить чего-нибудь по случаю получки, видит Козлов старого своего приятеля. Такие встречи всегда воспринимаются радостно. Может быть, они были даже и мало знакомы, но тут вдруг такая неожиданность.
— Горбачев! — говорит Козлов. — Ты как здесь?
— Козлов! Вот не ждал! Жив еще!
— А я, знаешь, опять на север еду, — говорит Козлов. — Сейчас подъемные получил — пятьсот рублей. Ну, по такому случаю надо нам с тобой отметить встречу. — И потом шепотом: — Ты не знаешь, где тут достать бутылочку! Я бы заплатил.