Один из сотрудников не отрывался от наушников рации, висевшей у него на груди, и шепотом повторял получаемые сообщения:
— Два человека следуют по улице Красина… ошибка… трое вышли из ворот номер сорок один на Пушкинской, стоят у ворот. Ошибка… Внимание! Я седьмой. Компания рядом, две девушки, шум, начинается ссора. Прошу патруль… Внимание! Я девятый. Четыре человека идут по Вокзальной, свернули в Зеленый переулок, передаю наблюдение… Я третий. Принял наблюдение. Приметы не сходятся. Ошибка… Внимание. Я…
Все не то! Хотя стрелка часов, оказывается, уже давно перешла за полночь.
Устинов выглянул за ворота. Длинная заснеженная улица пустынна, темные силуэты ближайших домиков с погашенными окнами еле различимы на фоне серого неба. Одиноко свистел ветер, гнал, крутил поземку. Тревожная, настороженная тишина висела в морозном воздухе.
Все молча курили сигарету за сигаретой, пытаясь согреться, приплясывали на месте, толкали друг друга плечом. Холод пробирался под пальто, под пиджак, ледяными струйками растекался по телу, стыли ноги.
— Внимание! Я четвертый, — снова донесся до Устинова голос сотрудника, стоявшего рядом. — Два человека вышли на Соколиную улицу… приближаются…
— Наша улица, — сказал кто-то. — А четвертый далеко отсюда. Кажется, у оврага.
— Нет, у почты, — поправил другой.
Все, невольно насторожившись, сгрудились вокруг рации.
— Внимание, — вдруг каким-то другим, напряженным голосом произнес радист. — Внимание. Появилось еще двое… Узнаю по приметам… Узнаю… Идет Панов… Идет Панов, ребята!.. Догоняют первых… Нет, не догоняют… Интервал двадцать метров… Еще двое появились… Интервал тот же… Пока идет шесть человек… Узнаю еще… Васька Длинный с Тихоновки… в третьей ларе… Передаю наблюдение…
Старший по группе отрывисто приказал:
— Занять свои места. Всем. Быстро. Пары окружаются одновременно. Сигнал даем мы.
— А если они соберутся вместе? — внешне невозмутимо спросил Глеб.
— Все равно. Рудаков задирается к первому. — Это был сотрудник, который стоял за воротами, притворившись пьяным. — Дальше по плану.
— Главное, отсекаем Панова, — внушительно произнес Устинов.
— Само собой. Быстро, товарищи.
Часть сотрудников скрылась в темноте. Остальные прижались к воротам, пытаясь уловить далекий шум шагов по улице.
— Рудаков, ты все слышал? — глухо спросил старший.
— Слышал, — донеслось из-за ворот. — Пока их не вижу.
Глеб торопливо нащупал в кармане пистолет и тут же с неудовольствием подумал о том, что он, кажется, еще никогда так не волновался, участвуя в операции. Скажи пожалуйста, и у него, значит, могут шалить нервы. Этого еще не хватало.
И снова раздался рядом шепот радиста:
— Я пятый. Принял наблюдение… Идут ко мне… Внимание. Интервал сокращается… Панов идет рядом с высоким, толстым в серой кепке…
Устинов торопливо произнес:
— Это Гусиная Лапа. Если Панов идет рядом, значит…
— Знаем, — перебил его кто-то.
Старший снова спросил, чуть повысив голос:
— Рудаков, ты их еще не видишь?
— Нет, — доносилось с улицы.
Снова все замолчали. Только радист продолжал напряженно шептать:
— Я пятый… Остановились… О чем-то говорят… Нет, спорят… Панов спорит с тем, в кепке… Они около дома тридцать восемь… Там проходной двор… Внимание!.. — голос радиста внезапно изменил интонацию. — Внимание! Я первый. Я первый!.. Группа Воронова… скрытно передвигайтесь к дому тридцать восемь… быть все время на связи… Слушайте пятого. Группе Семенова… занять проходной двор. Помните о Панове… Быстро, быстро…
— Пошли, товарищи, — торопливо сказал старший. — Устинов, ты за Рудаковым по улице. Осторожно только.
Глеб выскользнул за ворота и тут же наткнулся на Рудакова. За спиной он услышал взволнованный шепот радиста:
— Я пятый… начинается ссора… Они не хотят идти дальше… Панов ударил…
Они бежали по пустынной, ночной улице, скользили, хватаясь за забор, чтобы не упасть, и бежали дальше. Глеб неожиданно напоролся на гвоздь в каком-то заборе и даже не почувствовал боли, только ладонь стала вдруг мокрой, и он машинально вытер ее о пальто. В ушах зло, пронзительно свистел ветер, больно резал глаза, обжигал щеки. Оглушительно стучало сердце.
Впереди мелькала спина Рудакова. Поскользнувшись, Глеб неловко упал, цепляясь за забор, но тут же вскочил, побежал дальше и чуть не налетел на упавшего Рудакова. Теперь они бежали почти рядом.
Впереди возникла группа людей.
Глеб и Рудаков прижались к забору и уже медленно, осторожно стали продвигаться вперед.
Внезапно оттуда, где виднелись люди, раздался отчаянный крик:
— А-а-а!..
Его перекрыл другой:
— Своих бьют!..
— Скорее, — задыхаясь, произнес Глеб и вырвался вперед. — Скорее… Это наши…
Группа впереди распалась, люди стали разбегаться во все стороны. На снегу остался лежать какой-то человек. Прямо на Глеба теперь бежали двое.
Один громадный, в светлой кепке, в пальто нараспашку. Из темноты вдруг проступило его лицо, потное, разъяренное. Второй, бежавший за ним, вдруг прыгнул в сторону, через сугроб, на мостовую. Рудаков кинулся наперерез, упал ему в ноги, тот нелепо замахал руками и обрушился на него.
В этот миг Глеб ощутил резкий удар в лицо чем-то тяжелым и холодным. Он отшатнулся, и человек проскочил мимо него. Глеб только успел схватить его сзади за пальто, но тот с неожиданной ловкостью вывернулся, стряхнул с плеч пальто и, оставив его в руках Глеба, побежал дальше.
И тут же вслед за ним пробежал другой человек. Он бежал странно, как-то боком, прижав одну руку к груди.
Глеб повернулся, выхватил пистолет. Но человек, пробегая мимо него, прохрипел, задыхаясь:
— Не стреляй… надо… догнать… гада…
— Витька! — не своим голосом закричал Глеб. — Что с тобой? Он кинулся вслед за Пановым, вслед за убегавшим парнем. Впереди, где-то далеко, вдруг застрекотал мотоцикл.
Парень на секунду остановился, потом ринулся к забору, но тут же отскочил, одним прыжком перемахнул через сугроб, выбежал на мостовую и, оглянувшись, выставил согнутую в локте руку. Неожиданно грохнул выстрел.
Пуля просвистела где-то рядом с Устиновым. Он не увидел, только почувствовал, как упал в сугроб Панов. А из-за забора, куда только что собирался скрыться парень, уже появился какой-то человек.
— Помоги Панову!.. — крикнул ему Глеб.
Он уже пришел в себя и теперь четко представлял все, что произошло. План нарушился. Но там, сзади, откуда неслись крики и шум борьбы, уже действуют две группы перехвата. Оттуда никто из преступников не уйдет теперь. Вот только этот, один, вырвался из кольца. Это, конечно, Петр Лузгин, Гусиная Лапа, о нем уже все известно. Сейчас он стрелял в Панова, он самый главный. Его надо взять во что бы то ни стало. Надо! Живым!..
А Лузгин уже пересек мостовую, перемахнул через новый сугроб, на той стороне улицы, и теперь бежал вдоль высокого, глухого забора. Через него не перелезешь. Вот он рванул калитку. Ага, заперта! Побежал дальше.
Совсем близко уже тарахтел мотоцикл.
Глеб устремился вперед, перебежал мостовую, тоже одним махом перескочил сугроб. Быстрее, быстрее, пока не кончился забор. Тому легче бежать. И Глеб, не раздумывая, на ходу скинул пальто, потом шапку, толстое кашне.
— Стой! — крикнул он. — Стой!..
Он почувствовал, что уже не задыхается, не стучит сердце, тело налилось упругой силой, стало легким и послушным.
Расстояние сокращалось медленно, но неуклонно.
Лузгин внезапно оглянулся, опять согнутая рука выставилась вперед.
Глеб упал, на секунду опережая выстрел, и тут же вскочил. Пуля просвистела где-то над головой.
— Врешь… — сквозь зубы процедил Глеб.
И опять он кинулся вперед, легко, мощно рассекая воздух разгоряченным телом.