— Ты говоришь как институтка. «Интересное дело» — а для кого? Да весь смысл нашей работы состоит в том, чтобы «интересных дел» не было. Нас больше радует, когда тревоги ограничиваются пустяком. Короче говоря, мы в основном занимаемся профилактикой.
— Ну, а если…
— Бывают и «если».
Спустя два месяца благодаря этому разговору я стал свидетелем — и даже участником — самого короткого расследования, которое когда-либо проводил Павел Чернов, а на долю этого парня выпало немало, потому что вскоре ему стали поручать самые запутанные дела. Впрочем, детективные истории следует рассказывать строго по порядку…
Звонок, которого я ждал так долго, раздался в самое неподходящее время — существует же закон «падающего маслом вниз бутерброда»! Я сидел в опустевшей редакции и, грызя ручку, обдумывал статью, посвященную силосованию соломы. Статью надлежало сдать через час, поэтому я ответил на звонок немым ругательством, широко распространенным в административных кругах: приподнял и тут же опустил трубку. Но звонок прозвучал снова.
— Алло, пресса! — сказал Павел, узнав мой голос. — Вежливый человек не бросает трубку. Если хочешь, поехали с нами. Выходи к подъезду редакции через пять минут. Ждать не будем.
По решительному тону я понял, что Павел «на стреме» и даже взволнован. К счастью, в редакции еще оставались ребята из сельхозотдела, проводившие шахматный блицтурнир, и мне удалось обменять статью о соломе на субботнее дежурство по номеру.
Через пять минут я ввалился в милицейский, забрызганный грязью «газик», чьи-то руки втянули меня в кузов, и мы понеслись, падая друг на друга при резких поворотах и чертыхаясь. В кузове, кроме Павла, который, судя по всему, был назначен старшим в оперативной группе, были еще доктор — его выдавал классический саквояж, немолодой усатый лейтенант с худым лицом аскета, которого называли «товарищем Сковороденко», двое сержантов и технический эксперт с фибровым чемоданчиком.
Оперативники переговаривались вполголоса; сержант, прикрыв ладонью трубку радиотелефона, требовал от какого-то «центрального», чтобы тот незамедлительно сообщил следователю прокуратуры адрес: «Двадцать третий километр, дача номер девять в Казенном лесу». Никто не обращал на меня решительно никакого внимания. Впрочем, человек моего роста и не может рассчитывать на уважительное отношение при первом знакомстве.
Сквозь маленькие, забрызганные грязью окна я увидел одинокий дом с крестообразной антенной, за антенной висело розовое закатное солнце. Мы выехали за город по Кунтукскому тракту, замелькали стволы лиственниц.
Воображение рисовало картины преступления, совершенного в пустом Казенном лесу, одна мрачней другой. Наконец я спросил у Павла:
— Что, собственно, случилось?
— На даче найден человек… Мертвый. Он взломал замок, забрался в дом, и что-то там произошло с ним. Непонятно.
«Сейчас я увижу это, — подумал я не без испуга. — «…взломал замок…» Хозяин дачи мог увидеть его, схватить охотничье ружье и… и, выстрелив, убежать сломя голову в страхе перед содеянным».
— А где владелец дачи? — спросил я.
Павел, иронически приподняв бровь, посмотрел на меня.
— О, ты уже строишь версию… Владелец дачи был сегодня в городе на работе — он мастер телеателье, — последние три часа провел на совещании у директора конторы и несколько минут назад выехал на своем «Москвиче» к кому-то из знакомых. Пытаемся отыскать его и сообщить о случившемся.
Павел помолчал с минуту, как бы выжидая, успею ли я сменить версии за время паузы.
— Смерть этого взломщика наступила недавно, участковый сообщил, что труп не успел остыть… Но самое главное — судя по приметам, на даче найден человек, которого разыскивают. Он бежал из места заключения.
— Вот как… Непростая история! — сказал я, испытывая то волнующее чувство опасности, какое может испытывать только человек, находящийся в окружении опытных вооруженных людей, которые отвечают за его жизнь. Оказывается, мы ехали навстречу неизвестному — что могло ожидать нас в таинственном Казенном лесу, мрачном, безлюдном и тревожном месте?
— Этот погибший — матерый преступник?
— Сковороденко лучше осведомлен, — сказал Павел, показывая на лейтенанта с чумацкими усами, несомненного меланхолика по темпераменту и философа по призванию; недаром же лейтенант был земляком незабываемого Хомы Брута.
Лейтенант ответил не сразу, но вовсе не по причине метафизической углубленности: машину тряхнуло, жестяной потолок с грохотом обрушился на наши головы и тут же взлетел вверх для нового удара. Шофер, к счастью, не растерялся, произнес несколько профессиональных заклинаний, и выбоины кончились.