Он заснул лишь под утро и проспал общий подъем. Это было еще не испытанное чувство — встать позже всех и никуда не торопиться. Сурин со вкусом позавтракал один и перемыл всю посуду под навесом. Потом медленно обошел урочище Бузлыджа — владенья бригады.
По узкой приставной лестнице он спустился в глубь сардобы. В бетонном пузе пустыни было звучно и холодно. Сурин представил, как плещется вода. Хорошо, конечно. Много воды. Полная сардоба дождя. Сурин поежился и полез обратно.
Неторопливо, как гость, прошел к колодцу. И успел как раз вовремя, чтобы увидеть. Курчавый Рахим, которого звали Николай, как раз размашисто выводил пальцем по свежему бетону сруба:
«Колодец Лоcкутова, год 1965-й».
Склонив голову набок, Рахим-Николай придирчиво изучал свою работу. Выровнял буквы. Обернулся к Сурину:
— Порядок! Доску еще потом напишем…
— А можно? — сказал Сурин, волнуясь.
— Имеем мы право колодец назвать?! — сказал Николай-Рахим.
— Имеем, — подтвердил, подходя, бригадир. — Раз бригада решила.
Сурин почувствовал вдруг, как он устал за прошедший день. И ночь, выходит, не освежила. Значит, стареем все-таки. Горело лицо. И тело — слишком большое, тяжелое…
Подбежал Шукат, доложил бригадиру:
— Закончил погрузку. Можно ехать.
Бригадир внимательно посмотрел на Сурина, сказал Шукату вполголоса, чтобы Сурин не слышал:
— Я вот чего думаю. Куда человека потащишь по самой жаре? В кабине спечешь! А к геологам самолет каждое утро ходит. Через какой-нибудь час дома…
— Я как лучше, — смутился Шукат. После вчерашней поездки и этой ночи он чувствовал себя с Суриным вовсе неловко. Поэтому даже обрадовался самолету.
— Вот и валяй, — сказал бригадир.
— Не надо, — запротестовал Сурин, когда ему объяснили. Но потом согласился. День в самом деле поднимался горячий.
Через полчаса Сурин уже сидел на такыре…
Самолет-водовозка, искрясь, возник в небе. Покружил над такыром, играя крыльями, прицелился, ловко подрулил прямо к Сурину, подняв песчаные смерчи. Дверь отдраилась, и во всю ширь показалась из нее молодая румяная физиономия летчика.
— Ловко?! — подмигнул летчик.
Потом они летели над пустыней. И сверху видели только желтое. Бесконечно желтое.
А Каракумы жили внизу своей рабочей жизнью.
И там, внизу, под крыльями самолета-водовозки, продолжался рев старого ЯЗа, пробивающегося через пески, — то пробивались другие машины, новые трехоски, у которых давление в шинах регулируется из кабины.
Там, внизу, под крыльями водовозки, медленно проворачивалась старая желтая пустыня, веками линявшая под солнцем. И десятки тысяч людей по-новому кроили старую Азию…
Александр Ломм
СКАФАНДР АГАСФЕРА
Фантастический рассказ
1
Когда Дориэль Реджан дошел, что называется, до крайности, иными словами, когда он вынужден был оставить Биолию и маленького Аркифа, чтобы не лишать их последнего куска хлеба, он встретил Вальмоска; в парке встретил, в осеннем холодном парке на скамейке.
У Вальмоска был очень потрепанный вид, еще более потрепанный, чем у самого Реджана.
«Вот существо в тысячу раз несчастнее меня!» — мысленно произнес Реджан, и вместе с естественно пробудившейся жалостью в нем шевельнулось эгоистическое чувство удовлетворенности: «Не я последний в этом мире!» Старик действительно являл собой убогое зрелище: одежда — сплошные лохмотья, изможденное лицо — в грязных клочьях давно не бритой бороды, красные, слезящиеся глаза, тощие, жилистые руки, судорожно вцепившиеся в суковатую палку. Можно было без особого труда угадать, что он много дней уже не ел досыта и ночевал где попало. Возраст его был преклонен, но точному определению не поддавался.
С его нищим обликом никак не вязался большой породистый, упитанный дог темно-серой масти, с гладкой, лоснящейся шерстью. Он лежал под скамейкой, наполовину высунувшись наружу и положив свою великолепную умную голову на мощные передние лапы. В том, что он принадлежал старику, можно было не сомневаться.
Слишком уж доверчиво прижимался этот гордый пес к рваным и грязным башмакам нищего.
Бегло осмотрев странную пару, Реджан осторожно присел на край скамейки, раскурил только что поднятый полновесный окурок сигареты «Трино» и обратился к старику с обычным в таких случаях вопросом:
— Что, приятель, совсем плохи дела? Да?
Старик медленно повернул к нему голову, внимательно оглядел его от бахромы на брюках до засаленной тульи шляпы и вдруг протянул ему свою дрожащую, со скрюченными пальцами руку.
— Вальмоск… — сказал он при этом глухим, простуженным голосом.
— Как?! — переспросил Реджан.
— Меня зовут Вальмоск, профессор Вальмоск! — настойчиво повторил старик.
Реджан смешался, покраснел, но все же торопливо пожал протянутую руку и назвал свое имя.
— Безработный? — спросил после этого Вальмоск.
— Да, уже больше года, — признался Реджан.
— Бездомный?
— Да… то есть почти… Во всяком случае, я не вернусь домой, пока не устроюсь…
— Голодный?
— Да, да, черт побери! — прорычал Реджан, приходя вдруг в бешенство от этих дурацких вопросов. — Безработный, голодный, бросивший жену и сына! Еще что? Еще злой, злой, как собака!..
На старика эта вспышка бессильной ярости не произвела ни малейшего впечатления.
Когда Реджан докурил свою коротенькую сигарету и немного успокоился, Вальмоск снова обратился к нему с вопросом:
— А жить, поди, хочется?
— Бросьте издеваться!.. — буркнул Реджан, уже жалея, что затронул болтливого старика.
— Я не издеваюсь, — прохрипел Вальмоск. — Я для дела спрашиваю. Хотите жить, Реджан?
— Вообще-то надоело… Если бы не Биолия и Аркиф… Но, по совести говоря, хочу. Очень хочу! — с неожиданной для себя искренностью ответил Реджан.
— Тогда пойдемте! — Вальмоск навалился на палку и с трудом поднялся.
— Куда? — оторопел Реджан.
— Ко мне. Посмотрите кое-что. Может быть, вам подойдет…
С этими словами чудаковатый старик пошел прочь, шаркая ногами и часто стуча палкой по мокрому асфальту. Великолепный дог вылез из-под лавки и пошел за ним.
Нескользко мгновений Реджан смотрел им вслед, потом махнул рукой:
— Эх, была не была! Терять уж нечего!..
Он быстро догнал профессора и пошел с ним рядом.
2
Из парка они вышли не через главные ворота, которые вели на оживленную улицу, а через узкую служебную калитку в противоположном конце. За калиткой простирался огромный пустырь, часть которого занимала свалка. А дальше начинался пригородный район с лабиринтом улочек и тупиков. Когда-то здесь жили богачи. Но после войны, во время которой многие дома были разрушены, место пришло в запустение и постепенно покрылось времянками городской бедноты.
На пустыре, неподалеку от тропинки, свора бродячих псов рылась в кучах каких-то отбросов. Реджан невольно сравнил их с собакой Вальмоска. Любое из этих облезлых, голодных созданий могло бы составить нищему старику более подходящую компанию, чем его изумительный красавец дог. Реджан еще раз подивился гордой осанке, спокойной царственной поступи великолепного пса. Он уже хотел спросить Вальмоска, где тот взял этакое редкое сокровище, но в это время они приблизились к своре и вызвали в ней переполох.
Завидев дога, собаки разразились яростным лаем. Несколько крупных лохматых экземпляров отделились от своры и подбежали поближе к тропинке, делая вид, что готовы наброситься на дога и разорвать его. Реджан, наблюдавший в этот момент за догом, отметил в нем еще одну странность. Красавец дог даже не обернулся на бешеный лай своих полудиких сородичей. Он смотрел вперед и вышагивал рядом с хозяином с невозмутимостью английского лорда. У него даже уши не дрогнули, а это было уже совсем не по-собачьи. Лишь когда Вальмоск замахнулся на бродяг палкой, дог тоже взглянул в их сторону, но опять-таки совершенно равнодушно, словно поднятый ими шум не имел к нему никакого отношения. Псы шарахнулись прочь, но продолжали с остервенением лаять, хотя от нападения их, по-видимому, сдерживала не палка старика. Они чуяли в поведении дога какую-то непонятную опасность и поэтому не решались вступить с ним в драку.