Так случилось, что именно вечером этого дня в дивизию прибыл новый командир — генерал Вашкевич вместо отозванного в распоряжение Военного совета армии генерала Телкова.
Вашкевич с места в карьер предложил свой план. Несколько позже этот план и бой, который по нему был разыгран и выигран нами, вошел в историю 5-й дивизии под названием «Ледовое побоище» вполне официально. А тогда, сколько помнится, Вашкевич произнес скорее в шутку:
— Мы им устроим Ледовое побоище.
Ночью мы оставили элеватор и перешли по льду на правый берег Волги. Здесь, на берегу, в десяти километрах от Калинина, стоял древний заброшенный монастырь, огражденный длиннейшим каменным забором. В сумрачных кельях гудел ледяной ветер, на выщербленных изразцовых плитах лежал грудами снег, занесенный в разбитые окна. Солдаты улеглись спать прямо на эти плиты вповалку, не зажигая огня. Вашкевич строго-настрого запретил даже костерки разжечь из сучьев, чтобы обогреться и согреть пищу. У гитлеровцев должно было остаться впечатление — монастырь пуст и безжизнен, дивизия ушла далеко за Волгу.
— Не может быть, — сказал мне Вашкевич, — чтобы фашисты эти хоромы обошли стороною. Хоть из любопытства они этот монастырь обследуют, прежде чем пойти дальше.
Утром поверх зубцов монастырской стены мы разглядывали бескрайнюю белую равнину с разбросанными по ней кое-где маленькими деревеньками. Там уже поселились гитлеровцы, мы их видели даже без биноклей.
Едва поднялось тусклое зимнее солнце, от ближней к нам деревеньки потянулась черная колонна — люди и машины. Они приближались к нам, не торопясь, ничего не подозревая. Подошли к берегу и рассыпались вдоль него, притопывая и пританцовывая, оглашая берег гортанными криками команд и смехом. Машины оказались насосными установками — солдаты пробили несколько прорубей, опустили в них шланги, стали обливать водой берег и лед реки. Он был еще слабым — они его наращивали для прохода танков и тяжелых орудий.
Монастырь не подавал никаких признаков жизни. В бойницах и между зубцами молча застыли пулеметчики и стрелки.
Показалась вторая колонна, около двух батальонов. Вот она спустилась на лед, двинулась к середине реки. Наш берег молчал как вымерший. Гитлеровцы шли нестройными рядами, с оружием за спиной, на ремне, громко разговаривали, посмеивались. Скоро вся колонна вытянулась вдоль стены. Она была как на ладони, вся в секторе нашего обстрела. Вашкевич приказал открыть огонь…
Этот бой был самым коротким из всех, какие я видел, и самым беспроигрышным. Мы не потеряли ни одного человека, не получили даже пустячного ранения. И не упустили ни одной цели. При первом залпе колонна застыла, будто остолбенев, затем рассыпалась по всему льду реки. Грянул второй, третий залпы, очередь за очередью. Артиллеристы выкатили орудия на прямую наводку, били по машинам. Под градом снарядов и пуль фашисты, совершенно обезумев, метались из стороны в сторону, палили нещадно и беспорядочно, падали. Основная толпа кинулась на тот берег и скатывалась по скользким его склонам, которые сами же фашисты облили водой. А наши орудия и пулеметы замкнули огнем смертельный четырехугольник.
После «Ледового побоища» гитлеровцы уже не решились на прямую атаку, но не оставили попытки выбить нас из монастыря. Они применили изуверскую «тактику», достаточно характеризующую тогдашний «боевой дух» завоевателей.
Однажды перед нашими окопами возникли на снегу странные белые фигуры. Они шли, точно призраки, дергаясь, кривляясь, раскачиваясь, сложив на животах длинные белые руки. За ними шагали уже обыкновенные гитлеровцы, в обыкновенных серо-зеленых шинелях, в «модных» тогда соломенных «галошах» и бабьих платках поверх пилотки или каски. В первую минуту нам показалось — впереди идут лыжники в балахонах. Они и раскачивались как лыжники, идущие без палок. Но почему они без оружия? Неужели пленные?
Оказалось, что фашисты где-то захватили психиатрическую больницу и гнали теперь ее обитателей по снегу в мороз и в метель в смирительных рубахах и с обритыми наголо головами. Я еще не видел такой горячей злости, какая охватила солдат, когда прошли первое ошеломление и ужас. Никогда с таким старанием не выбирали они на мушку, к счастью, достаточно приметную серо-зеленую цель. Несколько минут спустя фашисты бежали восвояси, а больные бросились к нам, путаясь в балахонах, попадали в окопы. Мы повели их в деревушку — посиневших от холода, бессвязно бормочущих — обогрели и накормили. На другой день за ними приехали из медсанбата. Все больные оказались жестоко обмороженными. Помню, какой остался тяжкий осадок в душе каждого из нас, хотя мы и сознавали, что этот последний предел подлости означает и последний предел отчаяния фашистов.