— А он, значит, двоюродный братец дружка? — прикидывался дворник, а сам мигал: не бойся, не выдам. И кивал на двух пенсионеров: ловко мы их водим за нос.
Дворник был его партнером, и они раз за разом делали пенсионеров «козлами». Леониду это надоело давно, но дворник цедил в час по чайной ложке — ему нравилось прикидываться непонимающим.
Наконец Леонид выяснил все, что можно было здесь узнать. Это, в сущности, было подтверждением уже полученных сведений. Маргасов много пьет, в долгах как в шелках с головы до пят, вынес из дому все, что можно было пропить. Летом купил телевизор, но потом и его спустил на барахолке. А где он был в интересующий Леонида день, дворник толком не ведал. Возможно, в вытрезвителе, там у него словно дом родной. Вот это его и беда, а остального такого предосудительного за жильцом пока не замечали. С того времени, как тот вернулся из лагеря.
Сделав «рыбу», Леонид бросил костяшки на стол, сказал:
— Всего доброго, я пошел писать приятелю.
В районном вытрезвителе стоял специфический запах — смесь больницы и пивной. У входа прохаживался молодой капитан.
— У нас тут строгий учет, — сказал он Леониду, — и если ваш Маргасов здесь побывал, то это записано точно.
Леонид уселся за книгу и начал листать. Нашел нужное число и побежал по строчкам глазами. Маргасов был тут как тут. В то самое утро, когда погиб актер, он покоился на жесткой постели.
— Напишите справку, — сказал Леонид, испытывая спортивное волнение.
— Это мы быстренько, — ответил капитан.
Глава XI. В СПОРТИВНОМ ЗАЛЕ
Леонид катил в Кунцево. Путь был не близкий, и времени на всякие размышления было хоть отбавляй.
Только что пришло известие: ограбили ларек в Кунцеве, с пробоем замка. Ну, если с пробоем, значит ехать Леониду.
Пробоя, собственно, не оказалось. Замок попросту грубо перепилили и потом учинили грабеж. Растащили уйму консервов и разной бакалейной всячины.
Леонид стоял в окружении милиционеров из районного отделения. И зевак. Толстая продавщица с багровыми подушками щек разбухла от слез и монотонно причитала тоненьким голоском, поминая все жулье недобрым словом.
— Быстро это они. И обычной ножовкой, — сказал участковый, изучая громоздкий замок.
Леонид огляделся. Вокруг стояли двухэтажные домики из потемневших бревен. Было холодно и сыро. Кое-где над крышами курился жидкий дымок. Из-за угла долетал визг пилы, и Леонид представил, как сыплются опилки, точно мелкий сухой снег, и пахнет деревом. Когда пилят, сыплются опилки, это уже известно.
Он посмотрел себе под ноги и послал одного из сержантов в ближайшую школу за магнитом. Сержант недоуменно пожал плечами, нехотя влез на мотоцикл и вскоре вернулся с магнитом.
Леонид присел и провел туда-сюда магнитом у порога. Продавщица умолкла, а зеваки тяжело задышали.
— Не мешайте, граждане, — сказал участковый.
— Не нашел, — произнес Леонид, поднимаясь. — Ни одной пылинки. Хоть бы насмех. Выходит, где-то распилили и потом навесили на дверь. Ну, это разбираться вам, — добавил он, возвращая сержанту магнит.
Милиционеры разом повернулись к продавщице. Она утерла слезы рукавом и вдруг заорала едва ли не басом:
— Ах ты такой-сякой! Разэтакий!
Леонид почистил колени и направился к машине. Вроде бы ни с того ни с сего у него появилось ощущение психической усталости. Вдобавок он сейчас после общения с преступником испытывал чувство, похожее на гадливость. Может, в этой бабе было нечто специфически отталкивающее? Да нет, баба как баба. Круглое простодушное лицо. Подушечки щек. Серый платок и белый халат. Попервоначалу ее даже было жаль основательно.
Навстречу ему энергично шагал невысокий парень с перебитым носом.
— Вася! — произнес Леонид с изумлением.
— Леня! — сказал парень с восторгом.
— Сколько лет, сколько зим, — произнес Леонид.
— Да уж не счесть, — ответил Вася.
Они постукивали друг друга по солнечному сплетению. Тела их гудели, как пустые железные бочки.
— В отличной форме, как всегда. Молния и гром! Удар, еще удар, — сказал Леонид с восхищением.
— Куда мне, — опечалился приятель.
— Неужто Серов взял свое?
По Васиным рассказам, этот Серов был извечным его соперником. Его бичом. И Вася только тоскливо кивнул, подтверждая.
— Пришлось убавить сала, и фюйть — в нижний вес. Там ему не достать, — сказал он. — Теперь держусь на пятидесяти восьми.
«Пятьдесят семь, шестьдесят, — подумал Леонид вдруг: — Ну да, „пятьдесят семь — шестьдесят“, так сказал тот парень актрисе. Вот оно что!»
— Скажи-ка, — произнес Леонид. — Пятьдесят семь — шестьдесят, дай бог память, это что: весовая категория?
— Легкий вес, — сказал Вася.
— Это в боксе, а допустим…
— Не допущу. Ни в коем случае, — ответил Вася. — Такая категория лишь в боксе. От пятидесяти семи до шестидесяти.
«Точно, — подумал Леонид. — Это мог сказать только боксер. И никто другой».
— Заглядывай в спортзал, — сказал Вася. — По старенькой дорожке. Потопчемся с перчатками. Глядишь, я смажу по носу. Разок-другой.
— Да нет, уволь. Только без этого. Я с хроническим насморком.
— Ладно, заходи просто так.
— Завтра же, — сказал Леонид прикинув.
Однако на следующий день он отправился в боксерский зал другого общества. Посидел там в сторонке, посмотрел, как ладные ребята в спартаковских майках работают над техникой, послушал их шутки над добродушным и несообразительным тяжеловесом. Поболтал с тренером о том о сем, сойдя за журналиста. Тренер оказался из словоохотливых. Они примостились на кожаном коне, и тренер мало-помалу, между репликами в зал, удовлетворил его любопытство.
Отсюда Леонид поехал к боксерам «Буревестника». Так он обошел с полдесятка залов, и у Васи появился только на третий день.
— Долгие сутки у тебя, — сказал Вася, — или ты по Эйнштейну? На больших скоростях? Нашу банальную сотню часов за свои бесценные двадцать?
— Да дело одно, — пробормотал Леонид оправдываясь.
Вася мотал на ладонь витой шнурок скакалки.
Они присели на скамью под шведской лестницей. Из полуподвальных окон били солнечные лучи, на полу лежали светлые полосы В зале стоял глухой шум ударов и шарканье ног боксеров. За вислыми канатами два парня в шлемах лениво тыкали друг друга в перчатки. Как мальчишки перед дракой. А ты, мол, кто такой?
— А вот и Серов, — сказал Вася, будто трогая больной зуб.
Серов, словно в насмешку, оказался иссиня-черным малым с добрым лицом. Он с упоением колотил по «груше» и с притворной кровожадностью поглядывал на Васю.
Леонид припомнил старое. Как сам когда-то хаживал на секцию. Это было еще в школе, и учитель физкультуры считал его способным. Но все дело испортил нос. Чуть что, и он пускал красную юшку после среднего приличного удара. На этом карьера и кончилась. На третьем спортивном разряде. От воспоминаний зудило руки. Леонид, таясь от Васи, поиграл кулаками.
— А, Зубов. Ну, как поживаем? — спросил подошедший тренер и жестом лошадника потрогал Леонида за бицепс.
Тут заскрипела дверь, и в зал ввалился потный толстяк. Он буксировал за руку молодого гиганта.
— Ерофеев, принимай от месткома подарочек, — закричал толстяк ликующе, — не то что у тебя худосочный народ! Ну, что это? Сплошные дистрофики. Даже стыдно перед управляющим. Здоровых, скажет, не могли найти.
Гигант переминался за его спиной, как застоявшийся ломовой конь. Его огромные лапищи свисали из коротких рукавов ядреными, налившимися могучим соком плодами. Парню было тесно в зале.
— Посмотрим, — сказал скептически тренер, — вообще-то знакомы с боксом?
— Я в кузне робил, — сказал гигант тщеславно.
— Этого маловато, — произнес тренер с сожалением.
— Ерофеев, ты что, очумел? — заволновался толстяк. — Ты спасибо скажи. Он еще выбирает, — сказал он Леониду возмущенно. — Руки будет потом целовать, безобразник.
— Ну-ка, выйдем на минуточку, — предложил тренер толстяку.