— От смерти не посторонишься, косую не обойдешь, — сказал Вася. — Что уж тут… А я его как раз встретил накануне на площади Марата. Стоит, газету читает. Тронул за плечо: чего, мол, тут? «Так, — говорит, — гуляю по городу».
— У него на площади Марата знакомая жила какая-то. Люда, что ли, — вмешался я в разговор.
Разумеется, никакой Люды я не знал.
— Да нет, — тут же возразил Леша. — Не Люда, а Клава, и не на площади Марата, а на улице Самоварникова. В том районе у Маврухина не было знакомых.
Разговор получился любопытный. Однако мыслитель Валера неожиданно дал мне подножку и вернулся к общей философской теме.
— Первый же час нашей жизни укоротил се, — сказал он, цитируя кого-то из стоиков.
«Боцман» приоткрыл рот, и я понял, что сейчас последует «все там будем» или «от судьбы никто не уйдет».
— Недаром Карен говорила, что у нее плохие предчувствия, — сказал я. — Бывает так перед несчастьем! То собака воет, то еще что-нибудь. За день как Маврухину свалиться и тоже около одиннадцати — я на палубе был — вдруг слышу: словно кто-то зовет. Тоненько: «Маврухин, а Маврухин!» Сверху, с мостика. Посветил — никого нет. Только выключил, снова: «Маврухин, Маврухин!»
Все оцепенели. Признаюсь, и мне стало жутко от собственной выдумки. Но нужно было расшевелить ребят, вызвать поток воспоминаний обо всем, что происходило в последние дни и могло показаться необычным, странным. Преступник не оставил следов, совершая убийство. Но он мог оставить их до.
Первым прервал тяжелое молчание Кэп:
— Идеалистическая чепуха!
«Боцман», однако, поддержал меня:
— Нет, почему же? У нас в деревне бывало — в день, когда помереть человеку, вдруг кто-то приходит и зовет. У нас говорили — это Мажанкис.
— Какой еще Мажанкис? — грозно спросил Кэп.
— Не знаю. Никто его не видел. Мажанкис, и все. Приходит!
Неожиданно Леша Крученых, который не верил ни в домовых, пи в бога, ни в черта, пришел на помощь «боцману».
— В этом что-то есть, — сказал он, поправляя галстук. — Однажды ночью у нас по машинному отделению кто-то ходил. И сжатый воздух вдруг зашипел, как будто давление стравливали.
— Действительно, было такое, — подтвердил механик.
Ивану Захаровичу, который смотрел на мир ясно и просто, не понравились мистические толки.
— Наверно, штуцер неплотно завинтили, — сказал он. — Вот и шипело. Следите за двигателем, механики!
— Все штуцера в трубопроводе были завинчены крепко, — сказал Вася. — Но давление действительно стравили ночью.
— Значит, у нас орудуют привидения? — спросил Кэп, — Кто стоял на вахте?
— Маврухин.
— Постой, это когда бочка загорелась на берегу?
— Верно.
Я тотчас вспомнил волнения той ночи. Теплоход стоял на втором причале, у форта, где докеры складывают всякий мусор. Ночью вспыхнула одна из бочек с «обтиркой» — промасленным тряпьем. Очевидно, произошло самовозгорание. Над бочкой возник двухметровый огненный столб. Маврухин, напуганный близостью огня, разбудил капитана, и тот отвел теплоход подальше, на восьмой причал, где мы и остались. Тем временем Валера, Ложко и я справились с пожаром, закрыв бочку брезентом.
— А в самом деле давление в ресивере было стравлено, — сказал Кэп. — Пневмостартер у нас берет с первого оборота, а в тот раз дизелек еле завелся.
— На свете есть много, друг Горацио… — начал было Валера, но Кэп раздраженно перебил его.
— Хватит. До чертей договоримся. Предчувствия, штуцера, голоса с мостика.
Ребята нехотя разошлись по каютам.
Этой ночью Леша нес вахту. Он поднялся на мостик, поставил шезлонг. Лицо его от раскуриваемой трубки озарилось красным светом.
«Мальчик из коробки с тортом»… Язвительная Карен, этот мальчик не такой уж приторно-сладкий. Не надо верить чистенькому личику, блеску бриллиантина и вежливому тону. Лешенька Крученых провел три года в колонии для несовершеннолетних. У него особые причины носить в будний день открахмаленную рубашку и аккуратно завязанный галстук. Поммех старательно бережет в себе чистенького, отутюженного мальчика, так не похожего на убежавшего однажды ночью от пьяного отчима паренька, ставшего впоследствии «уркой».
Я присел на скамейку рядом с шезлонгом Леши.
— Ты не выдумал насчет штуцера?
— Нет, не выдумал.
— Странная история. Как ты ее объясняешь?
Замечательная пенковая трубочка гасла. Леша, отчаянно пыхтя, придавил большим пальцем табак.
— Кто его знает…
Прогудел мощным мотором катер. Нас качнуло, стукнуло о пирс, и теперь свет лампочки, горевшей в рубке, падал прямо на лицо Леши Крученых, я же оставался в тени.
— Просто я смолчал на камбузе, — сказал я. — Такое знаю, что все бы ахнули.
Я внимательно наблюдал за ним. Чуть-чуть излишне подчеркнутое безразличие, чуть-чуть убыстренная реакция — здесь все зависит от этого «чуть-чуть». Я взял его за руку — как бы по-дружески, желая полностью довериться. Мои пальцы ощущали и малейшее движение мышц и биение крови. Человек может научиться владеть мимикой, но мышцы руки и пульс способны выдать волнение.
Леша поднял бровь и спросил иронически:
— Видел привидение, которое скрутило штуцер?
— Нет, в самом деле знаю. В тот же вечер догадался.
Конечно, это был наивный блеф. За такие штучки меня следовало бы дисквалицифировать с последующим недопущением к оперативной работе сроком на двадцать лет (за двадцать лет подрастет более толковое поколение). Но я делал ставку на атмосферу тревоги. Леша, как и все, был взбудоражен после разговора за ужином. Если бы предостережение попало на больное место, я сразу почувствовал бы это.
Но реакция поммеха выражалась в простом любопытстве. Никакого испуга, настороженности.
— Рассказывай, не тяни!
Тогда я наклонился к нему и шепнул на ухо:
— Машутка влюблена в механика.
— Фу ты, черт! Кто же не знает? Об этом сигнальщики флажками пишут.
Он хлопнул меня по плечу, по-дружески прощая туповатость.
«Ерунда, ерунда и еще раз ерунда! — сказал я себе, спустившись с мостика и стукнув кулаком о твердый обод спасательного круга. — Эти четверо ни при чем. Что ты суетишься и устраиваешь идиотские экзамены?»
Я прошел в душевую. На стоянках, когда дизель не работал, приходилось довольствоваться холодной водой. Душ был жестким, как терка, и сразу сиял усталость.
На изогнутой водопроводной трубе я нащупал плотное кольцо изоляционной ленты. Вездесущий работяга Прошкус в самом деле поработал в душевой. «К черту, — сказал я. — Верю тебе, «боцман». И тебе, лодырь Ленчик, и тебе, мудрый философ Марк Валерий Петровский. Верю всем четверым».
Очевидно, это решение и было вторым, моральным душем. Исчезла никотинная горечь, оставшаяся после разговора с Лешей. Все стало просто и ясно. Я постучал в каюту «боцмана» и вошел к нему не как «сыщик», нарядившийся в тельняшку и полный профессионального любопытства, а как человек, жаждущий дружеского разговора.
«Боцман» лежал на верхней койке и пришивал пуговицы к кителю механика. Увидев меня, он заулыбался:
— Хорошо, что зашел. Хочешь покушать? Может, холодного компота?
— Ты как нянька… Лучше расскажи о своей деревне.
— Тебе в самом деле интересно про мою деревню?
Я посмотрел на его худое, некрасивое лицо. «Боцман» из породы неудачников, но полон доброты, участия и желания служить другим. Мне кажется, «Онега» смогла бы обойтись без Кэпа, но без «боцмана» вряд ли. Без него она попросту стала бы другим кораблем. Стасик наделен талантом доброты и веры. Есть ли у меня хоть крупица этого дара? Нет ничего страшнее в нашей профессии, чем человек, полный недоверия и подозрительности.
— Знаешь, моя жизнь не очень хорошо сложилась, — рассказывал «боцман» с заметным литовским акцентом. — Сначала немцы наш дом разорили. Потом бандиты — «зеленые». Меня били. Голова до сих пор болит. И мне сильно хотелось культурную жизнь иметь. Но учиться мало времени было. Работал. А сейчас хорошо. Ребята помогают учиться. Матери деньги высылаю. Хорошо…