Упершись короткими руками в толстые колени, Отто Опиц плевал словами:
— Революция? Это хаос. Мерзость.
Тарасов даже переменился в лице, слушая его. Опиц повернулся к Романову, щеки его дрожали от негодования.
— Мой дальний родственник, романтический юноша, поверил в неверные идеалы. Он говорил: «Революция — это прекрасно». Сказать вам, как он погиб? Его застрелил пьяный матрос. Да, да!..
Он говорил и говорил… Он ниспровергал все, во что верили двое сидящих против него, он затаптывал в грязь то, за что и Романов и Тарасов шли под огонь пулеметов, мерзли в снегу, носили на теле рубцы и раны.
У Романова напряглись плечи. Но он не прерывал капитана «Атланта» — пусть скажет все, пусть выговорится! Жало у него вырвали, он только бьет хвостом, как гадюка под лопатой. Со словами надо обращаться осторожно, а сейчас капитан мог сказать и такое, что пригодится.
— Я честный человек, — говорил Опиц, — я хочу порядка. Вам понятно, что такое честный человек?
Романов перебил его:
— Вы говорите — честный человек? Это ложь. Вы хотели украсть судно, которое принадлежит Советской России. Государству. И убили человека.
Опиц замолчал. Запал его прошел. Он пожевал губами. Сказал невнятно:
— Да… да…
— Честный человек? Я не знаю, — Романов поднялся, — как погиб ваш дальний родственник и в какие идеалы он верил, но вы, кроме разговоров о чести, ничего не смогли привести в свою защиту. Вы знаете, Опиц, мне приходилось видеть, как мародеры грабили магазин, тащили все — горшки и перины. Разницы между вами и этими людьми я не вижу. Только вы откусили кусок больше и прожевать его не смогли.
Романов мог сказать много. Он немало повидал таких, как Опиц, и понимал, что за словами стояло одно — то, что он уложил в короткую фразу:
— Пальцы у вас, да и у других, таких, как вы, гнутся только к себе.
Романов вызвал часового. Сказал:
— Отведите его.
Опиц оглянулся в дверях. Взгляд его был растерянным.
Романов вновь сел к столу.
— Да, — сказал Тарасов, — это враг. Матерый…
— Матерый… — повторил Романов и замолчал.
Он вспомнил, как впервые приехал на «Атлант», Глинистый берег, дождь… У трапа, в машинном отделении, лежал убитый двумя выстрелами в грудь Александр Шевчук.
Теперь он знал, как это произошло на «Атланте».
* * *В тот день Отто Опиц отпустил Сашку на берег. Крикнул с мостика:
— Иди! Чтобы был к шести! В шесть отходим.
Наклонил голову, покопался в карманах и вдруг вытащил смятую бумажку, кинул Сашке.
— Можешь позволить себе…
Улыбнулся.
«Толстый черт, — подумал Сашка, — что-то подобрел сегодня».
И пошел вверх по узкой улочке, выходившей на Садовую.
Все утро хмурило, а во второй половине дня неожиданно разъяснело. Со всех причалов потянулся в город народ. Сашка затерялся среди людей на крутой улочке.
Вернулся он к отплытию судна. В голове чуть шумело. Был у кума. Выпили под свежевывяленных рыбцов. Поговорили. Кум, грузчик с мельницы, все кричал: «Пришло время!..» — и, не договаривая, ронял голову в колючую рыбью шелуху. Через минуту он вновь поднимал голову, смотрел осоловелыми глазами и кричал: «Пришло время!..» — и опять ронял голову в рыбьи хвосты.
Вернувшись, Сашка прошел в машинное отделение и прилег на рундуке, и уже было задремал, но его тронул за плечо новый кочегар, сказал:
— Отваливаем, капитан тебя требует.
Сашка нигде и никогда не учился, но от природы был он парнем сообразительным и корабельную машину знал до последнего винтика. Когда старый механик однажды, сойдя на берег, не вернулся, Отто Опиц поставил Сашку на его место. По суровым временам лучшего было не найти, да и Сашка вполне справлялся с обязанностями механика.
Дали отвальный гудок, и судно отошло от причала. Все шло как обычно. Сашка выглянул на палубу. Над головой медленно проплывал железнодорожный мост. Минут пять механик посидел на ступеньках, покурил. Капитан маячил в рубке. Механик спустился вниз, к машине, и вновь лег на рундук. Новый кочегар неловко орудовал лопатой.
«Так он долго не поработает», — подумал Сашка, глядя, как тот жал на лопату, вгоняя ее в уголь. Быстро темнело.
Механик поднялся, нащупал на стене рубильник и включил свет. Кочегар обернулся растерянно.
— Иди передохни на палубу, Я сам пошурую, — сказал механик и взял у кочегара лопату.
Сашка ухватисто набрал на лопату уголь и швырнул в топку. Не поворачиваясь, сказал:
— Надо работать только туловищем. На руки вес не бери, а то через час дух вон.
Он еще набрал угля и широко кинул в топку. Пламя занялось. Сашка, оглядываясь, спросил:
— Понял? — И только в эту минуту увидел, что кочегара нет. Тот ушел на палубу.
«Странный парень», — подумал механик. И вновь шагнул к угольной яме.
Он расшуровал котел, взглянул на манометр и, поставив лопату в угол, посидел у огня. Хмель прошел. Только казалось, что около машины душновато. По трапу загремели шаги. С палубы спустился кочегар. Механик поднялся, сказал:
— Ты посмотри здесь, я пойду посижу на ветерке.
Кочегар ничего не ответил.
«Молчун, — подумал Сашка. — Да что мне с ним, детей крестить? Рейс-два проходит и уйдет. По нему видно, не наш человек. Плечи жидковаты».
Сашка прогремел по трапу и, пройдя по палубе, сел, прислонившись спиной к переборке каюты капитана. Закурил. Ветер подхватил спичку, смахнул в Дон. Судно, забирая на волну, бежало ровно.
За спиной гудели два голоса, Но слов было не понять, да Сашка и не прислушивался. И вдруг он отчетливо разобрал:
— Да шлепнуть его — и конец!
Голос капитана ответил:
— А кто за машиной будет следить? Может быть, вы, поручик?
Сашка понял, что разговор идет о нем. И разговор крутой. Сонливость с него ветром сдуло. Он придавил окурок и пригнулся к переборке.
— Дойдем до места, там можно и распорядиться, — сказал капитан, — а пока, будьте любезны, придется уговаривать.
— Как же так получилось, — возразил тот, кого капитан называл поручиком, — можно же было заменить его?
— Кем прикажете заменить? — ответил капитан. — Господа офицеры в лучшем случае пригодны для того, чтобы держать лопату. Не более.
Второй настаивал.
— Но он поймет, что мы решили уйти, как только судно пройдет Керченский пролив.
Капитан ответил:
— Да, это он поймет. Он человек сообразительный.
— Что же делать?
— Поведет судно под пистолетом.
Сашка не стал больше слушать. Поднялся и, стараясь не греметь по палубе, шагнул к трюму.
Новый кочегар, стоя у топки, рассматривал в кровь стертые ладони. Удерживая волнение, Сашка сказал:
— Пойди опусти руки в холодную воду. Легче будет.
И взял лопату. Кочегар глянул на него искоса и, видимо, увидел, что Сашка изменился. А может быть, его выдал голос? Кочегар шагнул к трапу, не сводя с Сашки глаз, и боком юркнул наверх. Механик сгоряча гребанул уголь, швырнул в топку и бросил лопату.
«Так… — подумал. — Значит, меня к рыбам, а сами угонят судно… Так…»
И разом припомнил все — и то, что за неделю капитан полностью обновил команду, и то, что пришедшие люди никакого отношения к флоту не имеют, и мятые капитанские деньги, которые тот швырнул ему с мостика.
Из угольной ямы Сашка поднял лом. Повертел в руках. Подумал: «Что же делать? Ах, гады, за границу решили увести «Атлант»! И я хорош!.. Не догадался. Хотя слепой мог заметить…»
Но размышлять уже было поздно. По палубе загремели шаги. Сашка шагнул к трапу. В окне люка показалась грузная фигура капитана. Придерживаясь одной рукой за поручень, он тяжело спустился по ступенькам.
— Шевчук, — позвал он, — Шевчук…