— Куда все подевались? — из-за угла выскочил здоровенный верзила, коротко стриженный, в жилете, без пиджака.
— Что вы орете? — Стоящий у приемника обернулся.
В этом человеке не сразу можно было узнать Гаджи. Он располнел, побелели виски. Только глаза, хоть и смотрящие устало, сохранили блеск.
Держался он с той непосредственностью, иногда переходящей в грубость, которая отличает американца.
— Почему не завезли сигареты? — рявкнул Гаджи.
— Мы считали…
— Жулики! Я спущу с вас шкуру за эту тысячу блоков. Чтоб все до единого были на месте… Бездельники… — с крика он перешел на строго деловой тон: — Сигареты завезти завтра же! Ясно?
Он пошел по главной «улице» склада, с достоинством неся свое погрузневшее тело. Потом поднялся из подвала в просторное помещение магазина, прошел в свой кабинет. Только ковры указывали, что дело происходит на Востоке. В остальном кабинет был типичным американским бюро.
— Как дела, головорезы? — И Томсон здорово постарел за эти годы. Он только что вошел сквозь тяжелые металлические двери и остановился посреди класса.
За столиками перед передатчиками сидели ученики.
На доске, такой же, как в обычной школе, были выведены русские буквы и их значение в виде тире и точек.
Увидев Томсона, «головорезы» вскочили с мест. Вытянулись. Руки по швам.
— Сегодня вы пойдете на настоящее дело! — выкрикивал Томсон. — Значит, заработаете настоящие деньги… Но надо будет работать. Работать, «гвардия» — он ухмыльнулся. — Боб проводит вас до границы и устроит прощальный ужин. Боб, не вздумайте экономить на ужине.
— Из класса цепочкой по одному! — рявкнул Боб.
Гаджи сидел за столом.
Тяжелые морщины перечеркнули лоб. Он сжал руку в кулак и положил на него голову. Вероятно, Томсон вновь отправляет людей. А он?.. Ему не удалось не пустить их на свою Родину. Не удалось сделать то, что он обязан делать в первую очередь.
Он подумал о том, сколько вреда могут причинить враги, прежде чем их успеют обезвредить. Ему виделись перестрелка с чекистами, н раненый друг, и взорванный мост, и павшая овца — кто-то из негодяев успел отравить воду в колодце.
Томсон все еще стоял в классе, который покинули агенты.
Перед ним появился высокий худой человек интеллигентного вида.
— Добрый день, шеф. Как самочувствие?
— Ол райт. Что у вас? — Томсон бросил взгляд на папку.
— Досье на тех, которых присмотрели в марте.
— Оставьте, я познакомлюсь… Наверное, опять такая же шваль, как нынешние? Плохо работаете. Совсем плохо. Я начинаю жалеть деньги, которые вам плачу. Какой вид у ваших избранников? Ноль целых шиш десятых, как говорят в России… Ладно, ступайте.
Томсон подождал, пока закроется дверь. Взял фотографии. Кажется, он перекладывал снимки тех, которых Боб повел к границе.
Снимки перекладываются, ложась на стол в обратном порядке.
Зал заседаний Военной коллегии Верховного Суда СССР. На фронтоне — Государственный герб Советского Союза.
Три генерала — председатель суда и народные заседатели.
Кафедра защиты.
Дальше — скамьи подсудимых. Сумрачные лица тех, чьи фотографии только что рассматривал председательствующий.
Два солдата конвоя.
Перед длинным столом суда — кафедра государственного обвинителя:
— …Важное место в осуществлении своих агрессивных планов против Советского Союза реакционные империалистические круги отводят провокационной, подрывной и разведывательной деятельности. Их основное внимание привлекают замечательные достижения нашей страны в области науки и техники. Не находя среди советских людей никакой социальной опоры и базы для развертывания вражеской деятельности, иностранные разведки, бесцеремонно попирая нормы международного права, привлекают для своих грязных дел некоторых дипломатических представителей, делают ставку на изменников, предавших Родину, на нищенствующих «перемещенных лиц», на отщепенцев.
В напряженной тишине слушают речь.
Представители общественности.
Дипломаты.
Военные.
Строчат в своих блокнотах журналисты.
Подсудимые щурятся от яркого света юпитеров.
На них нацелены объективы доброго десятка кинокамер.
Государственный обвинитель продолжает:
— Они прибыли в нашу страну, нелегально перейдя границу. Снаряжение, изъятое у них при аресте, не оставляет сомнения в их преступных целях. Им не удалось осуществить подлые планы убийств и диверсий. Преступные замыслы были пресечены доблестью советских контрразведчиков!
В зале раздались аплодисменты.
Через раскрытые двери они донеслись до фойе. Видимо, в речи обвинителя наступил перерыв.
Фойе быстро заполнялось.
Герои труда.
Колхозница со значком депутата.
Известный киноактер.
Все хотели пробиться к длинному столу, около которого главным был немолодой майор.
— Здесь, — он указал на стол, — вы видите шпионско — диверсиониое снаряжение, изъятое у подсудимых. Это водолазные костюмы и акваланги. Вот приемо-передающая рация. Данный предмет, — он указал на коробку из-под конфет или печенья, — данный предмет не что иное, как пластиковая бомба большой разрушительной силы. Взрыватель извлечен. Бомба обезврежена. Вот эта деталь, похожая на карандаш, и есть взрыватель. Рядом — многозарядные автоматические пистолеты. Они снабжены разрывными пулями… Теперь вот эти ампулы. В мою компетенцию не входит рассуждать на тему, зачем подсудимым понадобились ампулы с особо интенсивным ядом типа кураре. Я излагаю только факты. Ампулы эти разряжены, ибо их содержимое подвергалось исследованиям. А вот одну, которая хранится в этом опломбированном контейнере, мы сохранили не вскрывая.
Иностранные корреспонденты, собравшиеся в группу, о чем-то перешептываются. По фойе идет седой генерал. Иностранные корреспонденты ринулись к нему.
— Нам интересны подробности ареста подсудимых. Каким образом их удалось обнаружить?
— Используя методы советской контрразведки, опираясь на поддержку всего народа.
Высокий немолодой журналист с микрофоном в руке выбился в первый ряд:
— В таких делах всегда интересны подробности. Где произошел арест?
— На территории нашей страны.
— Генерал, оставим шутки. Наши агентства ждут серьезных сообщений.
— Неужели думаете, что я шучу? Вы же следите за ходом процесса. Какие тут шутки!
Подошел полковник в толстых роговых очках. Звонок. Львов берет под руку Лаврова.
— Пора. Пойдемте в зал.
Лавров кивнул журналистам:
— Надеюсь на вашу объективность. Кстати, можете подчеркнуть в своих репортажах: такой конец ждет всех, кто незваным явится в наш дом.
Телефон звонил пронзительно и долго. Отложив газету с репортажем о судебном процессе, Гаджи, наконец, поднял трубку.
— Слушаю.
— Немедленно приезжай ко мне. Ты слишком увлекся табачной коммерцией. Блистательно превращаешь доллары в дым, — негодует Томсон.
Они сидят друг против друга.
— Какая-то чертовщина, — говорит Томсон. — Опять провал. Что будут говорить в конгрессе при обсуждении ассигнований?
— Простите, шеф, я не знаю, кого вы туда посылаете.
— А ты и не должен знать. Ты всегда был блестящим работником. Даже много лет назад, когда я купил тебя у этого пройдохи Вильке. Но я платил доллары вовсе не за то, чтобы ты стал преуспевающим коммерсантом. Я купил тебя для дела, которое ждало в Баку. Увы. Помнишь, тогда Смит сломал себе шею и я побоялся тебя отправлять на милую родину — в тот момент ты бы сломал шею, как и он. А время, оно бежит, бежит… Потом мне уже трудно было обойтись без тебя здесь. Но сегодня я принял решение. Оно должно быть тебе по сердцу. В среду ты отправишься куда-нибудь в Европу, а оттуда — в Россию. Голос Гаджи был абсолютно бесстрастен.