— Кажется, это единственный шанс, чтобы поправить наше положение. Только…
— Что тебя смущает? — не дослушал Томсон. — Арест через много лет?
— Боюсь, что во время моего отсутствия в магазине будет дело — табак.
Самолет заходил на посадку. Внизу был город с улицами, которые сбегали к морю. Стюардесса говорила:
— Наш самолет прибывает в столицу Советского Азербайджана город Баку. Еще раз, господа, проверьте, не забыли ли вы пристегнуть привязные ремни.
Туристы вели себя по-разному. Да и разными были они сами.
— Под нами Нефтяные Камни, — продолжала стюардесса. — Это город, построенный на сваях. Город нефтяников — гордость Азербайджанской республики.
Равнодушных к сообщению не оказалось. Туристы прильнули к окнам.
Ощетинившись закрылками, самолет шел на полосу со стороны моря.
У здания вокзала стояли встречающие.
Смолк шум двигателей. Открылась дверь самолета. Подкатили трап. В середине цепочки шел Гаджи.
Перед ним был вокзал с огромными буквами «Бакы». У правого крыла здания, сложив на земле чемоданы, рюкзаки, треноги от теодолитов и ящики с приборами, собрались студенты: видно, отправлялись на практику.
Гаджи остановился у самого трапа, раскуривая трубку.
— Смотри, какой босс, — сказал один парень другому.
Гаджи будто услышал, что речь о нем, и посмотрел в ту сторону.
Девчонки были разными — яркие блондинки и жгучие брюнетки. У одной — совсем крохи — в стороны торчали короткие смешные косички.
Гаджи смотрел на ребят. Он не мог оторвать от них взгляда, хоть его остановка у трапа и вызвала затор. Может быть… Быть может, среди них сын… Тофик…
Какой он теперь? Как этот — в клетчатой навыпуск рубашке? Или как тот — высокий, статный, что обнял за плечи девушку, объясняя что-то?
Гаджи хотел разглядеть их получше. Но едва взгляд останавливался на лицах, они расплывались, становились туманными, будто глядел он сквозь мокрое стекло. Воображение и реальность не совмещались в единый зрительный образ.
Парк жил обычной вечерней жизнью.
Хохотали девушки, раскачиваясь на качелях, — лодка взлетала высоко-высоко, казалось, к самому небу.
Старик бил деревянным молотом по силомеру — он был настоящий пехлеван.
Ударил какой-то парень.
Кругом смеялись.
Парень смущенно отошел от аттракциона.
Старик поглаживал усы.
На площадке, ярко освещенной фонарями, шахматисты строили свои хитроумные козни.
В конце аллеи светилась раковина летней эстрады. На скамейках было полно народу. Те, кому не хватило мест, стояли вокруг.
Подошли туристы.
На эстраде — несколько человек — двое военных и еще какие-то люди в обычных костюмах с орденами на лацканах.
Тот, кто был на трибуне, говорил:
— …Но главным было не желание выжить любой ценой. Главное — это бороться до последней капли крови.
Девушка-гид, сопровождавшая туристов, сказала:
— Здесь встреча с ветеранами войны. У нас такие часто устраиваются.
Туристы понимающе закивали. Гаджи слушал очень внимательно.
— Условия в лагере были ужасными, — продолжал ветеран. — Побои, карцер, расстрелы. Но люди держались, — ветеран жестикулировал одной рукой, другая была неподвижна: протез. — Только презренные отщепенцы пошли в услужение к гитлеровцам. Но таких оказались единицы. После войны некоторые из них испытали на себе кару за предательство, а кое-кто убежал со своими хозяевами — так и доживают свой век, прислуживая и пресмыкаясь…
Гаджи перевел взгляд.
По другую сторону скамеек собралась молодежь. И опять, как только Гаджи пытался рассмотреть лица ребят, они расплывались, а в «фокусе» оставались только фигуры, рубашки, брюки.
— Пойдем дальше? — спросила девушка-гид. Ей показалось, что выступление ветерана не очень интересует туристов. Она была совсем молоденькой, очень смешливой.
И когда увидела, как задумчив Гаджи, взяла его под руку:
— Грустить не годится. По дому соскучились?.. Пойдемте кататься на чертовом колесе.
— На чертовом? — переспросил Гаджи. — Если на чертовом — хоть всю жизнь. Конечно, если кому-то это принесет радость.
И они заспешили вслед группе.
Город сверкал миллионами огней. Они описывали дугу вдоль берега, поднимались вверх. Самые последние перекликались со звездами. И нельзя было определить, где кончаются дома и начинается небо.
С моря дул ветер.
Скамейки пустовали. Ветер раскладывал на них опадающие листья. Вон на той аллее он впервые сказал Тамаре: — А ты мне нужна. Понимаешь, нужна. Я без тебя не могу.
И поцеловал, будто клюнул, не то в лоб, не то в щеку.
…Гаджи увидел дом, стоящий в глубине улицы, за оградой. Темно-красная табличка: «Районный комитет ЛКСМАз».
Здесь его принимали в комсомол.
Было очень торжественно и парадно.
Потом, вывалившись на улицу, они шли по мостовой и пели:
Он шел медленно.
Площадь перед памятником Неизвестному солдату. Вечный огонь пел гимн торжеству жизни.
Гаджи смотрел на дома, что недавно выросли здесь. На брусчатку, квадраты которой сужались вдали, растворяясь в сумраке ночи. На Вечный огонь, трепещущий и рождающий трепещущие тени.
Он стоял неподвижно, не поворачивая головы, чуть-чуть приподняв ее и сжав кулаки.
Он не видел сейчас памятника, а то бы переменил позу.
Он стоял так же, как бронзовый монумент.
Может, в этом не было случайности? Может, скульптор угадал, как должен стоять Герой, придя на эту площадь?
Где-то били куранты.
По брусчатке бухали шаги Гаджи, словно сам он был сделан из того же металла, что и монумент.
Твердый шаг скрадывал и возраст, и тяжесть, взваленную на плечи, и мучительную боль разлуки с Родиной.
Неизвестный солдат смотрел ему вслед, словно салютовал герою-однополчанину.
Дождь, нежданный-негаданный, обрушился на город. Стало холодно, промозгло, как всегда осенью.
Ветер рвал листву.
Мрачные бурунчики с белыми гребешками наваливались на набережную, которая была безлюдной, а потому выглядела сиротливо.
Сумерки подчеркивали мрачноватый городской пейзаж. Небо совсем потемнело. И тогда вспыхнули электрические огни, мириадами точек отразившись в мокром асфальте.
Молодой человек, видимо гид, подошел к Гаджи, сидевшему в гостиничном вестибюле.
— Пожалуйста, машина у подъезда.
— Благодарю, — сказал Гаджи.
Он вышел из гостиницы. Не надевая шляпы, направился к «Волге»,
Чтобы лучше рассмотреть пассажира, шофер поправил зеркальце. Потом он долго не попадал ключом в замок зажигания. Лишь спустя минуту машина развернулась и пошла вдоль набережной.
— Здравствуй, Гаджи, — сказал шофер. Голос выдал волнение. — Здравствуй. — Машина свернула к тротуару, остановилась. — Садись вперед.
— Сейчас… — Гаджи откинулся на спинку, не в силах шевельнуться. Он ждал этой встречи, надеялся на нее, мечтал о ней. И все же она пришла внезапно.
С трудом вышел из машины, чтобы пересесть на перед нее сиденье.
— Здравствуйте, майор Лавров.
— Генерал-майор, товарищ полковник.
— Не знал.
— И не мог. Тебе только сегодня присвоили. И это — сегодня.
Лавров протянул Гаджи кожаную коробочку. На алом бархате лежал орден Красного Знамени. Они молчали. Потом Гаджи сказал;
— По поводу эс сто четвертого и эс двадцать восьмого. Я считаю…
Лавров перебил:
— Не будем о делах… Как ты?
— Пока вроде в порядке…
Машина шла мимо стройки — за забором была буровая. Что здесь? — спросил Гаджи.