Для Берегового ничего в эти секунды не существовало, кроме приборов. Как только машина входила в горизонтальный полет, скорость падала. Если она станет ниже минимальной, подъемная сила не сможет держать самолет в воздухе, он превратится в «обычные» тонны металла, готовые рухнуть на землю.
Сталью напряжены нервы и воля у того, кто в воздухе, и у тех, на земле, кто догадывался, что в небе происходило неладное.
Самолет падал, нет тяги двигателя. Летчик старался его удержать, разумно используя запас высоты. Он направлял машину к земле и тем самым увеличивал скорость, потом чуть выравнивал, потом снова к земле и снова выравнивал.
Остекление фонаря кабины покрылось туманом инея. Он все сгущается, ставя перед глазами летчика молочную пелену. Нет электропитания, нет обогрева…
И снова твердое: «Жора, спокойно! Ручку чуть от себя. Чуть-чуть! Высоту надо беречь».
Эту способность мыслить в самые критические минуты жизни испытателя воспитывают в себе годами.
Чем ниже спускался самолет, тем плотнее становилась стена облаков. Видимости никакой. Он тянется лицом к стеклу, дышит на него, трет перчаткой, чтобы высветить маленький пятачок. До боли в глазах всматривается в туман.
Но вот облака раскололись. Белым пятном стремительно надвигалась земля. Многотонная машина камнем летит вниз. Мысль работает со скоростью приборов — их показания фиксируются пилотом мгновенно: высота… скорость… высота… скорость… Точно невидимые нити связали мозг человека с незнающим страха организмом аппаратуры.
Впереди уже видна узкая серая полоска бетона. Стрелка высотомера перескакивает с деления на деление. Хватило бы высоты!
Теперь самолет куда трудней удержать от «проседания». Выпущенные шасси и щитки бешено сопротивляются встречному воздушному потоку.
Ручку управления от себя… Взгляд в пятачок. Мутная серость прорвалась до неправдоподобия ярким блеском снега, огоньком ударил в глаза зеленый букет ракеты. Пальцы на скользком штурвале занемели. До земли две-три сотни метров — три секунды! Раз… два… три… И он мастерски произвел посадку…
Испытывая новую технику, Георгий все время учился. Он добился своего и сдал экзамены на заочное отделение Военно-Воздушной академии. Окончил ее успешно. И продолжал летать на новых машинах.
Говорят, небо — это проба для людей. Людей, которые хотят быть летчиками. И проба не в том, чтобы выдержать тяжесть перегрузки, боль от перепадов давления, нехватку кислорода, экзамен нервам — это-то многие смогут, если закалят тело и волю. Проба в том, чтобы стать по-настоящему добрым и строгим, видеть в своих делах лишь обычную работу, уметь личное подчинить общественному, чувствовать, что ты за все в ответе, научиться разделить с другом и небом последние крошки и целую жизнь, и чтобы это стало обычным, как дыхание.
Разделить жизнь… Значит, рисковать приходится. А для этого, видно, надо иметь за душой что-то такое, что посильнее страха смерти, что помогло бы человеку сделать опасное дело смыслом всей жизни.
Именно смыслом. Если суммировать все время, проведенное им в воздухе, получится внушительная цифра — почти две с половиной тысячи часов, сто непрерывных долгих суток… Более пятидесяти типов самолетов записаны в летную книжку Берегового. Одна из основ его летного мастерства — опыт воздушных боев и штурмовок. Для него в воздухе слишком многое уже было, чтобы нечто могло сломить его или застать врасплох.
…Уходя на работу, он никогда не прощается, не говорит «до свидания». Шутливо потреплет по щеке дочку, бросит какое-то напутствие сыну… «А что сегодня у тебя?» Это вопрос жены.
— Береги себя, Жора, — просит Лидия Матвеевна. — Не будь таким отчаянным.
— Не надо, — прерывает он ее. — Я не могу быть иным.
После первых стартов пилотируемых космических кораблей он подал рапорт с просьбой зачислить его в отряд. Нет, не погоня за славой влекла на путь «звездолетчиков», не желание острых ощущений, не просто любопытство. Он сразу понял, что те, кого называют Икарами XX века, кто садится за штурвалы «Востоков», — тоже испытатели, испытатели еще более сложной и совершенной техники.
Наступил период, когда он действовал по принципу «стучись в любую дверь». Ему перевалило за сорок. Вроде бы совсем еще немного. Но на десять с гаком больше, чем Гагарину или Титову. Ему напоминали об этом, понимающе сочувствовали, но…
Он не отступал. Он доказывал свое право на мандат космического испытателя.
…«Звездный» встретил его январским морозцем. Резкий ветер дерзко пахнул в лицо, холодом тронул губы. Георгий Тимофеевич высоко поднял голову и широким солдатским шагом пошел навстречу электрическим огням, высвечивающим запорошенную аллею.