Но Рамбенс тоже не миновал тюрьмы. Украинская милиция взяла его при первой же попытке продать краденое. Тогда, видно, он и зарекся действовать без «сбытчика». Сбежал из лагеря еще до отбытия срока. Нашел сообщников. И опять воровал. И вновь попадал под стражу. Нелегальная жизнь научила его шакальей осторожности. В последние полтора года он, объединив все свои профессии, изредка грабил меховые магазины, отсиживался у сообщников, реализуя с их помощью «мягкое золото».
— Смотрите, Завенугин, какая серьезная уголовная практика у вашего напарника. Даже вам не чета. За прошлые преступления, за побеги из лагеря и ограбления меховых магазинов вы знаете, что Рамбенсу положено?
— Как не знать? Совокупность.
— Вот, вот. Учитываете? Может быть, лучше именно сейчас, а не потом признаться, в чем виноваты вы сами?
Завенугин моргал, ежился, но выжидал. Да и понять его опасения было нетрудно. Пока молодой следователь, сидевший перед ним, даже не намекнул на какие-то конкретные сведения о совершенном им, Завенугиным. Чего же ради он будет душу перед ним открывать? Так что сначала, гражданин хороший, выкладывайте свои козыри, а потом мы будем решать, с какой карты нам лучше ходить.
Но Павел, понимая смятение Завенугина, вовсе не торопил его. Тем более что лучше всего ускоряют признание преступника не психологические ухищрения следователя, а прямые улики, которых в распоряжении МУРа становилось все больше.
Инспектор торга Михаил Юрьевич Липский соблюдал показную невозмутимость и даже сдержанно-солидно негодовал по поводу «печального недоразумения» лишь до того, как узнал, в чем его подозревают. Едва только допрашивавший его Петя Кулешов произнес такие слова, как «взлом сейфа в сберкассе» и «ограбление мехового магазина», Липский обмяк, сгорбился и забормотал с такой быстротой, что Кулешов едва успевал записывать все его откровения.
Побуждения у Липского были мелкими до гнусности. Трус и негодяй по натуре, он лютой ненавистью ненавидел свою соседку по квартире Аллу Константиновну Чугунову, Липский смертельно боялся острого языка и твердого характера Чугуновой. Он все изобретал способы побольнее уязвить ее, отбить у нее охоту досаждать всем в квартире своими придирками.
— Я, знаете, бильярдом немного балуюсь. Там, в бильярдной, и познакомился случайно с плотником одним — Завенугин его фамилия.
Пете Кулешову показалось, что, когда Липский назвал фамилию Завенугина, в комнате вдруг так же накалился воздух, как в парной Сандуновских бань, где они с Павлом и Сергеем Шлыковым любили иногда «тешить душеньку». Но Петя ограничился тем, что не торопясь, слегка промокнул платком испарину, проступившую на лбу, и продолжал записывать торопливые показания Липского, даже не заметившего впечатления, которое произвела на следователя названная фамилия.
— Нам в торге как раз нужен был хороший плотник для переоборудования одного большого магазина. Я и предложил эту вечернюю работу Завенугину. Обмыли, понятно, заказ. Потом выпили немного по поводу моего очередного выигрыша в бильярд. Завенугин в долгу не остался. Короче — завязалось у нас с ним деловое знакомство…
Так на схеме дела «каменщика», которую вычертил Павел на большом листе бумаги, протянулись, наконец, руки-линии к одиноко стоявшему в центре листа толстому черному «К». Протянулись сначала от подружки «каменщика» — буфетчицы Капы Сысоевой, потом — от инспектора торга Липского и от «специалиста по сейфам» Ивана Завенугина, который без всяких эмоций выслушал на очной ставке обличающие его показания Липского, после чего прекратил запирательство.
Поведение Липского отнюдь не было чем-то неожиданным. Случай лишь слегка подтолкнул этого эгоцентриста, считавшего, что только недалекий или непредприимчивый человек может не использовать удачный шанс в жизни, сулящий хорошие деньги. Однажды во время очередной выпивки после игры в бильярд Завенугин стал плакаться новому другу на свою «несчастную нынешнюю планиду» и хвастаться тем, как ему «сладко жилось» во времена, когда он промышлял как «медвежатник». Тут у Липского и мелькнула мысль насолить Чугуновой. Оттиснуть в куске мыла слепок с сейфового ключа, который старший кассир спокойненько в связке с другими оставила на столе у себя в комнате, когда ушла мыться в коммунальную ванну, было совсем не трудной операцией.