— А вот и нет, — сказала девочка и прижала к себе кошку. Доктор вынул из кармана пятицентовую монетку и бросил ее на ступеньки.
— Я советую дать кошке хорошую дозу молока, — сказал он и завел мотор. — До свидания, Хелен.
— До свидания, доктор.
Когда они выехали на дорогу, Джин решился снова начать разговор.
— Послушай, останови машину, — сказал он. — Остановись здесь, вот здесь.
Доктор затормозил, и братья посмотрели в лицо друг другу. У обоих были крепкие кряжистые фигуры и суровые лица. Обоим перевалило за сорок, и этим они были похожи; но даже очки доктора не скрывали его слезящихся, с красными прожилками глаз, а у Джина глаза были ясными и ярко-голубыми. Лицо доктора было изрезано мелкими морщинками горожанина, а морщины на лице Джина напоминали линии срезов столетних лип, водоразделов полей, навесов над стогами сена. Словом, Джин Джанней был сельским жителем, в то время как в докторе Форресте Джаннее все выдавало человека с образованием.
— Ну? — спросил доктор.
— Ты знаешь, Пинки дома, — сказал Джин, опустив глаза.
— Да, я слышал, — равнодушно ответил доктор.
— Он ввязался в драку в Бирмингеме, и ему прострелили голову. — Джин помолчал. — Мы приглашали доктора Бехрера, мы думали, что ты, наверное, не захочешь, не придешь.
— Не захочу и не приду, — мягко согласился доктор.
— Но подумай, Форрест, дело ведь такое, — настаивал Джин. — Понимаешь, как все получается, ты ведь сам говорил, доктор Бехрер ни черта не смыслит. Я и сам в него не верю. Он сказал, что пуля давит на… давит на мозг, а вытащить ее он не может, боится, что получится это… кровоизлияние, что ли, даже не знает, следует ли нам везти его в Бирмингем или Монтгомери, потому что можно и не довезти… Доктор нам совсем не помог, а нам бы так хотелось.
— Нет, — сказал его брат и покачал головой. — Нет.
— Ну, просто осмотри его и скажи, что же нам делать? — умолял Джин. — Он без сознания, Форрест. Он тебя даже не узнает, да и ты узнаешь его с трудом. Понимаешь, дело в том, мать его обезумела от горя.
— Ею владеет животный инстинкт, и ничего больше. — Доктор вытащил из бокового кармана фляжку с алабамской кукурузной водкой, наполовину разбавленной водой, и выпил. — Мы-то с тобой понимаем, что парня этого следовало утопить в тот самый день, как он родился.
Джин вздрогнул.
— Парень, конечно, никудышный, — согласился он, — но… прямо не знаю — если бы ты увидел его, как он лежит…
Сопротивляясь растущему опьянению, доктор вдруг ощутил потребность действовать, проявить свою угасающую, но все еще живую волю.
— Ладно, я осмотрю его, — сказал он, — но сам и пальцем не пошевелю, потому что ему давно следовало сдохнуть. И даже смерти ему мало за то, что он проделал с Мэри Деккер.
Джин прикусил губу.
— Форрест, ты в этом уверен?
— Уверен?! — закричал доктор. — Разумеется, я уверен. Она умерла от голода; он давал ей две чашки кофе в неделю. А если бы ты видел ее туфли, то понял бы, что она прошла пешком много-много миль.
— Доктор Бехрер говорит…
— Что он может знать? Я производил вскрытие, когда ее нашли на дороге в Бирмингем. Никаких следов болезни, она умерла от голода. И это… это, — голос его задрожал от волнения, — это Пинки, она надоела ему, и он выгнал ее, и она пыталась добраться домой. Меня вполне устраивает, что его самого изувечили и привезли домой без сознания две недели спустя.
Они все набирали скорость, пока машина не въехала во двор и, резко затормозив, остановилась перед домом Джина Джаннея.
Это был квадратный дом с кирпичным фундаментом, аккуратная лужайка была отделена забором от огорода, и хотя дом этот выделялся размерами среди других зданий города Бендинга, он был построен в том же духе, что и все сооружения вокруг. Последние дома плантаторов постепенно исчезали в этой части Алабамы, и гордые их колонны разрушались от бедности, дождей и непогоды.
Роуз, жена Джина, поднялась с качалки, в которой сидела на переднем крыльце.
— Здравствуй, доктор, — приветствовала она его, не глядя ему в глаза и волнуясь. — Давненько мы тебя не видели здесь.
Доктор поймал ее взгляд и несколько секунд не отводил глаз.
— Как поживаешь, Роуз? — сказал он. — Привет, Эдит, привет, Юджин, — обращаясь к маленькому мальчику и маленькой девочке, стоящим за спиной матери, а затем: — Привет, Бутч, — к приземистому парню лет девятнадцати, который выволакивал из-за дома круглый белый камень.