— Давно не видно, Леон, твоих новых стихов в журналах, — сказала Ксения за ужином. — Ты что же — бросил поэзию?
— Поэзия не теннисный мячик, ее бросить нельзя, — ответил Леон. — Просто не пишется.
Робин сказал:
— Державин был министром, Лермонтов — офицером, ну, а Травинский не хочет от них отставать. Он член какой-то комиссии, забыл ее название.
— Я и сам с трудом выговариваю, — засмеялся Леон. — Комиссия по взаимным… нет, по перспективному планированию взаимных потребностей Земли и Венеры. Проще говоря, комиссия Стэффорда в новом виде.
— А что ты в ней, собственно, делаешь? — спросил я.
— Что я в ней делаю? Не так-то просто ответить, Улисс… Видишь ли, по возвращении с Венеры я высказал кое-какие мысли о своеобразии венерианской поэзии. Об особенностях тамошнего интерлинга… Ну вот. Словом, я и сам не заметил, как угодил в эту комиссию — отдел по вопросам культуры. Но все оказалось гораздо сложнее и необычней. На Венере быстрее, чем на Земле, развивается ментообмен, но это, по-моему, вовсе не означает, что… — Леон замялся. — В общем не знаю. Все это пока загадка.
Корабль подходил к «Элефантине». Миновали стартовую зону ходовых послеремонтных испытаний. По левому борту проплыл серебряным огурцом спутник инфор-глобус-системы.
«Элефантина» была обращена к нам ребром и закрывала своим корпусом то, что нам хотелось увидеть больше всего. Мы видели только основание (а может, верхушку) толстой колонны, торчащее из-за тора «Элефантины». И еще мы видели белые вспышки сварочных аппаратов.
Когда я был здесь последний раз, строительство кораблей СВП — синхронизаторов времени-пространства — только начиналось: собирали стапели, принимали первые секции. Теперь, спустя полтора года, монтаж, как я знал, был закончен и шли заключительные работы — главным образом внутри кораблей.
Ох и не терпелось же мне увидеть эти корабли! А Всеволод просто прилип к иллюминатору. Достанется мне еще за этого непутевого практиканта…
Грузовой буксир, выбрасывая из сопла бледную плазму, пересек мой курс, к буксиру была пристыкована уродливая конструкция. «Что еще такое?» — подумал я и включил автомат вызова. Диспетчер «Элефантины» сразу ответил, и я в энергичных выражениях высказал ему то, что думаю о здешней организации службы полетов.
— Успокойся, Улисс, — официальным голосом, показавшимся мне знакомым, отозвался диспетчер. — У тебя на курсе чисто. Займи зону «Д» и останься на орбите.
— Это еще почему? — рявкнул я. — Мне надо ставить корабль на модернизацию.
— Знаю, — отрезал диспетчер. — Ангар занят. Придется подождать двое суток.
— Костя Сенаторов, это ты? — спросил я неуверенно.
— Это я.
— Так что же ты измываешься надо мной? Не можешь сказать по-человечески…
— Я говорю по-человечески: ты вышел из графика, и ангар занят. Займи место в зоне «Д», а сам немедленно явись в диспетчерскую. И прихвати своего практиканта. Выключаюсь.
Вот так. Стоит приличному парню (а мы с Костей учились в одной группе) попасть в диспетчеры космофлота — и можно считать, что он потерян для нормального общения.
Кузьма, мой новый второй пилот, ярился, в сердцах махал то правой, то левой рукой. У него всегда было много каких-то сверхсрочных дел на шарике, и он плохо переносил задержки. Всеволод настороженно глядел на меня своими зеленовато-кошачьими глазами.
— Слышал повеление? — сказал я ему. — Ничего не поделаешь, придется отвести тебя за ручку к диспетчеру.
Всеволод промолчал. Я начал маневрировать, выходя в назначенную зону, и тут мы увидели один из строящихся звездолетов, хорошо освещенный солнцем.
У меня дух захватило оттого, что я вижу это чудо не на конструкторском экране и не на чертежных листах, а воочию. Нельзя сказать, чтобы он был красив, этот чудо-корабль. Большие корабли дальних линий, не приспособленные для посадки на планеты с атмосферой, вообще не отличаются красотой форм. Неопытному глазу они предстают как нагромождение труднопонимаемых геометрических сочетаний. Ну, а корабль СВП, наш хроноквантовый гигант, был похож на нагромождение нагромождений.
Я хорошо помнил, как Борг, закрепив на экране найденную предварительную компоновку звездолета, его внешнего облика, позвал нас полюбоваться. Я заметил, что корабль не очень-то красив. Борг свирепо хмыкнул и сказал: «Ты, пилот, кажется, чтишь Фритьофа Нансена. Не помнишь ли, что заявил Нансен о своем корабле, специально спроектированном для полярных исследований?» Я признался, что не помню. «Надо помнить, — отчеканил Борг. — Нансен сказал: «Форма корабля, на которой мы, наконец, остановились, многим, быть может, покажется некрасивой, но что она была хороша и целесообразна, думается, показало мое плавание».