Я отправился на Узел связи к Робину.
— Давай прощаться, — сказал я. — Улетаю на Венеру.
— Надолго? — спросил он.
— Навсегда.
У Робина расширились глаза.
— Ты с ума сошел, Улисс!
Мне ничего не хотелось объяснять. Не такие были у нас отношения, чтобы пускаться в длинные и в общем-то ненужные объяснения. Робин был первейшим моим другом, мы вместе прошли немалый кусок жизни, мы первыми из землян увидели созвездия в новом, необычном ракурсе. Что бы там ни было дальше со мной, это я сохраню навсегда.
Никто не знал и никогда не узнает, какого напряжения мне стоило пройти последние метры, отделяющие вездеход, остановившийся на кромке лунного космодрома, от рейсового корабля.
Никто — кроме Робина. Он стоял в скафандре, делающем его похожим на любого человека в скафандре, стоял подле вездехода и смотрел на меня.
Надеюсь, он все понял.
Заканчивалась погрузка химической аппаратуры для какого-то нового венерианского завода. Захлопнулись грузовые люки. Командир пригласил меня вместе с группой химиков-монтажников войти в лифт.
Я последний раз оглянулся на Робина и помахал ему рукой.
Он медленно поднял в ответ свою.
Отец сидел в кресле-качалке со своей любимой огромной кружкой в руке. Над его головой, над жесткими темными кудрями без единой седой нити висело цветное фото: две фигуры в скафандрах, по пояс в буйном разливе плантации, на фоне яркого полярного сияния. Я знал, это они с матерью сфотографировались в день своей свадьбы, их улыбающиеся лица были хорошо видны за стеклами шлемов.
— Вчера я был там, — отец отхлебнул из кружки пива. — Слант уже начался. Через неделю, если не нагрянет новый теплон, можно будет посылать комбайны.
Рзй Тудор, маленький человек в черных очках, с коричневыми пятнами ожогов на лбу и щеках, покивал головой. Он сидел на табурете и аккуратно разрезал дыню на крупные янтарные ломти. Когда-то, в детстве, мы с Рэем были друзьями, и наши отцы тоже. Потом наши дороги разошлись — настолько, что теперь было совсем не просто сойтись снова. Однажды я спросил Рэя, часто бывавшего у нас дома, как поживает его отец, Симон Тудор. «Он попал в черный теплон и погиб», — коротко ответил Рэй.
— Слишком частые там теплоны, — говорил Рэй Тудор. — Но все равно надо продвигаться в ундрелы.
— Надо, — подтвердил отец.
Мы сидели втроем и потягивали пиво, и отец с Рэем мирно беседовали о своих делах, время от времени умолкая и, видимо, переходя на менто-обмен.
Рэй придвинул ко мне тарелку с ломтями дыни, Я молча взялся за еду. С наслаждением раскусил упругую мякоть, ощущение свежести переполнило рот и ноздри.
— Машины с Земли решительно не годятся, — сказал Рэй. — С такими машинами в ундрелы не проникнешь.
— Не проникнешь, — согласился отец. — А как последняя модель? Ты говорил, что она…
— Не выдержала.
Я знал, о чем они говорят. За восемнадцать условных суток, что я был дома, я не раз слышал о неудачах с испытаниями новых самолетов. Черные теплоны, почти непрерывно бушующие в ундрелах — низких широтах, — разбивали модель за моделью.
Мне казалось, что неспроста отец при мне затеял этот разговор с Рэем Тудором, ведь Рэй был тут, на Венере, ведущим конструктором.
Послышались быстрые шаги, и в кухню вбежала Сабина, на ходу отстегивая ранец.
— Добрый полдень, — прощебетала она.
Мы с ней очень подружились.
Первые дни, правда, Сабина дичилась, не отвечала на мои вопросы. С отцом и матерью она во многих случаях обходилась с помощью менто. Взрослые же переходили на чисто звуковую речь, когда разговор заходил о сложных вещах, абстрактных понятиях — тут менто-система «не вытягивала». Понемногу, однако, сестренка привыкла к моей слабой восприимчивости к менто-обмену и все чаще заговаривала со мной, иногда она смешно запиналась, путаясь в словах, я ее поправлял, и ей это нравилось, это была для нее игра.
Ранним утром я вышел из дому в рассеянный голубой свет купола, так умело имитирующий солнечный. Сабина спала. Обычно по утрам мы вместе ходили в бассейн, я учил ее плавать. Сегодня пришлось идти одному.
Народу в бассейне почти не было в этот ранний час. Я залез на верхнюю площадку трамплина. Высоко подпрыгнул, согнулся, выпрямился в полете и вошел в воду под прямым углом. Зашумело в ушах. Я коснулся пальцами дна, оттолкнулся. Чья-то нога скользнула по моему плечу, когда я выныривал на поверхность. Я увидел широко расставленные светло-карие глаза, вздернутый нос, мимолетную улыбку. Это была девушка из соседнего дома — я уже видел ее раз или два. Должно быть, она послала мне менто, извинилась. Сильно выбрасывая руки, поплыла в сторону.
Потом я увидел ее, сидящую на краю бассейна. Ее волосы, распущенные по плечам, отливали тусклым золотом. Никогда я не видел таких длинных волос.
Я поднялся по лесенке и сел рядом с ней. Девушка посмотрела на меня спокойным, ясным взглядом.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Олив, — ответила она низким медленным голосом.
Я молчал, не зная, что еще сказать. Девушка, склонив голову, принялась заплетать косу. Ловко она это делала, сильные пальцы так и мелькали в струящемся золоте волос.
— А тебе твое имя не нравится? — спросила вдруг она.
— С чего ты взяла?
— «С чего ты взяла», — медленно повторила Олив, как бы вслушиваясь в эти обыкновенные, на мой взгляд, слова. — Тебя зовут Алексей, но ты называешь себя Улисс…
— Послушай, Олив, научи меня вашей менто-системе.
На ее лице отразилось недоумение.
— Как можно этому научить? Разве ты не здесь родился?
— Да, но… видишь ли, я много лет провел на Земле.
— Знаю, — сказала она. И, помолчав, задумчиво добавила, — Если хочешь, будем просто разговаривать, и, может быть, ты сам научишься… дливенно…
«Дливенно» — это что же, «постепенно» на местном диалекте интерлинга?» — подумал я.
— Хорошо, — сказал я, — будем каждый день разговаривать.
Олив кончила заплетать косу, движением головы откинула ее за спину. Ладони ее теперь лежали на краю бассейна. Она поболтала крепкими ногами.
— На Плато Спутника начинается слант, — сказала она, — и я уеду туда.
— Ты работаешь на комбайне?
— Да.
— И долго ты пробудешь на Плато Спутника?
— Долго… если не налетит новый теплон.
— А ты не боишься черных теплонов?
Олив пожала плечами. Кажется, ее удивил мой вопрос. Она стремительно поднялась.
— Пойду, — сказала она. Однако постояла еще немного. — Если хочешь, я буду называть тебя Улисс.
— Не надо, Олив. Мое имя Алексей.
— Алексей, — повторила она. — Твоя мать говорила, что ты, наверное, скоро опять улетишь туда.
— Нет, — сказал я, поднимаясь. — Нет, Олив, никуда я больше не улечу.
Авиаконструкторское бюро занимало целый дом на главной улице Венерополиса. Рэй Тудор встретил меня приветливо.
Он водил меня по комнатам, в которых работали конструкторы, а также автоматы-вычислители и деталировщики обычного типа. Длинный, ярко освещенный зал был уставлен вдоль стен моделями самолетов. Это было понятное мне дело, я осматривал модели и внимательно слушал краткие пояснения Рэя, иногда переспрашивая незнакомое слово.
Постепенно, или, как говорили здесь, дливенно, вырисовывалась передо мной такая картина, Для Венеры с ее бешеной атмосферой транспортная авиация намного важнее, чем для Земли. Тут вечно стоит задача: как можно скорее попасть из любой точки в любую другую. Ну, это я и сам знал.
Самолеты земного типа не очень подходили для местных условий. Здесь был нужен особый самолет — скоростной и в то же время необычайно прочный, способный выдержать неожиданное нападение дикой стихии. Ведь вихри на Венере возникают с такой стремительностью, что метеослужба не всегда успевает их предусмотреть и уж тем более предупредить летчиков.