— Почему же в таком случае вы не пришли к нам сразу?
— Побаивался, что не поверите и вздернете на первом столбе.
— М-да, подобная перспектива у вас была, — усмехнулся Харитон, протягивая Садовому горящую зажигалку. — Вот только не знаю, исчезла ли?
Садовой прикурил и, поблагодарив Харитона, сделал глубокую затяжку.
— Видит бог, мои руки чисты…
— Видит бог или не видит — это еще посмотреть надо, — возразил Харитон. — Как известно, тому, кто запродал душу дьяволу, мечтать об ангельских крыльях нечего.
— Мне кажется, что несколько переиначенный вариант этого изречения будет более точен, — не сводя со следователя настороженных глаз, сказал Садовой. — Во всяком случае, я так думаю…
— Как же звучит он, этот ваш вариант? — поинтересовался Харитон.
— Кто запродал свою душу дьяволу, тот только и может рассчитывать на крылья ангела, — ответил Садовой.
— Гм… любопытно, любопытно… — Харитон ухмыльнулся, покачал головой. — Допустим, я действительно дьявол, а вы кандидат… в рай. Допустим, что я могу выдать вам поношенные, но еще приличные крылья ангела. Допустим, торг состоится… Но если учесть, что крылья одни, а желающих их получить — несколько, то, естественно, сначала я должен узнать, что вы собираетесь дать мне в придачу к своей душе. Вы знаете местных подпольщиков? Их имена, адреса явок?
— К сожалению, нет.
— Так с чем же вы пожаловали?
— Вчера меня предупредили, чтобы я ждал гостей.
— Кого именно?
— Об этом мне не сообщили. Вероятно, связного с инструкциями.
— Почему вы так считаете?
— Потому что пока еще я ничего не сделал, хотя обязан был начать деятельность уже давно.
— Что именно?
— Диверсии.
— Их было немало.
— Я к ним не причастен.
— Доказательства?
— Вы их получите от самих подпольщиков.
— Когда, по-вашему, это случится?
— Все зависит от того, как у нас с вами пойдут дела.
— Когда вы ждете связного?
— Послезавтра.
— Место встречи?
— Ресторан «Ша нуар».
— Время?
— Четырнадцать ноль-ноль.
— Вас кто-нибудь видел, когда вы входили к нам?
— Кажется, поблизости никого не было.
— Дорогу сюда временно забудьте, — посоветовал Харитон. — Мы сами навестим вас.
— Но вы даже не спросили, где я живу.
— Надеюсь, вы сообщите свой адрес, — усмехнулся Харитон. — Ведь разговор наш только начинается. Поэтому есть предложение начать его со стопки хорошего французского коньяка. Не возражаете?
«Наконец-то, — подумал Харитон, внутренне ликуя, — фортуна повернулась ко мне лицом. Наконец-то!..»
После неприятного разговора с Федоровичем прошло около недели, а Яша все никак не мог прийти в себя. Он похудел, осунулся. В душе он считал, что тот обошелся с ним слишком круто и несправедливо. Крайне несправедливо! Конечно, о намеченной операции он должен был поставить Старика в известность. Но не поставил, не посоветовался. И в этом, бесспорно, его большая вина. Но, во-первых, Старика несколько дней не было дома. Где он пропадал, чем занимался, никто не знает. Вернулся он только в то утро, когда у них все уже было решено. Во-вторых, Старик был навеселе и, ни о чем не спросив, ничем не поинтересовавшись, сразу же завалился спать. Поэтому он, Яков, и принял решение не посвящать Федоровича в план операции. Федорович находился в таком состоянии, что мог запретить ее. И запретил бы, непременно запретил, Яша сердцем почувствовал тогда это.
Операция прошла успешно. Одержана еще одна победа. Так что стоило ли Старику устраивать ему баню, стучать кулаками и обзывать его обидными словами? Разве не рискуют они ежедневно, собирая данные о противнике? А операции, которые они провели? Да и эта, последняя. Сколько жизней наших солдат на фронте спасли они, лишив врага боеприпасов! Ведь каждая пуля, мина, каждый снаряд таили в себе смерть…
Но особенно угнетало Яшу, что он не может пробраться в катакомбы. Пусть бы командир сказал, прав он или действительно совершил серьезный проступок… Пробиться в подземные коридоры каратели не смогли. Об этом в городе уже знали все. Беспроволочный телеграф моментально разнес сообщение о неудаче гитлеровцев. Потрепали, говорят, партизаны фашистов крепенько. А уцелевшие овчарки, якобы обезумев и озверев от взрывов партизанских гранат и мин, в клочья рвали своих солдат, прокладывая себе дорогу из штолен…
Вчера, купив «Одесскую газету», Яша направился в парк к развалинам Хаджибея. Место для крепости было выбрано турками удачно — на самом мысу скалы, с которой просматривался весь огромный ковш залива и открывались далекие морские дали. Здесь, возле уцелевшей крепостной стены, был наблюдательный пункт их разведгруппы. Сюда они по очереди наведывались ежедневно, наблюдая за всем, что происходило внизу, в порту у причалов и на внешнем рейде за стеной мола, рассекавшего гавань узкой косой. Позавчера у причалов ошвартовались два больших транспорта с войсками. Вчера еще два. Сгрузившись, войска потянулись по Приморской улице в направлении Слободки и Шкодовой горы. В Усатово, стало быть, и в Нерубайское, к катакомбам. Еще раньше по Московской дороге со стороны Николаева в Нерубайское прибыла колонна танков. После неудачного штурма подземелий гитлеровцы, видимо, еще больше уверились в том, что в катакомбах укрылись регулярные части Красной Армии. Верно говорят: глаза у страха велики. Крепко сработала молва. В Усатово и Нерубайское сейчас ни пройти, ни проехать. Войск в степи — тьма. А уж в самих селах, где находятся главные входы в катакомбы, — солдат на солдате, пушка на пушке, пулемет на пулемете. И все эти войска и технику гитлеровцы сняли с фронта.
У Хаджибея Яша проторчал несколько часов. Мимо проходили румыны, немцы, но, скользнув взглядом по мальчишке, читавшему «Одесскую газету», равнодушно следовали дальше.
Над гаванью повис туман. Густой, как грязная вата, он приполз откуда-то со стороны Шкодовой горы, со степи, и, сея неприятную холодную изморось, заволакивал приткнувшиеся к причалу вражеские корабли, пробирался к молу, о который ударяли крутые волны.
Глядя на море, Яша вдруг вспомнил, как когда-то, в раннем детстве, он мечтал стать летчиком. «Придет время, — думал он, — сяду за штурвал самолета». Не знал он тогда, что это лишь увлечение — большое, сильное, но увлечение, а настоящая его любовь — море.
На смену одной мечте пришла другая — стать моряком, штурманом дальнего плавания. После семилетки выбор профессии был сделан окончательно: поступил в мореходку. Всего год он носил форму курсанта. Всего год…
— Ты что здесь расселся?
Яша оторвал взгляд от моря, повернулся. Широко расставив ноги и заложив руки за спину, перед ним стоял полицай.
— Думаю, — ответил Яша, глядя полицаю в глаза без боязни. — Смотрю в море и думаю… Время сейчас сами знаете какое: нельзя не думать.
— А ты, видно, заливать мастер! Проваливай, тут тебе делать нечего.
До позднего вечера Яша просидел с Алексеем в мастерской над чайниками и кастрюлями, а ночью отправился за город, надеясь, что на этот раз ему повезет больше и он сможет проникнуть в катакомбы. Но обойти вражеские кордоны ему не удалось. Слишком много войск было на Московской дороге и в степи вокруг сел. Пришлось ни с чем возвратиться обратно.
Совещание работников особого отдела сигуранцы было секретным. Оберштурмфюрер Шиндлер присутствовал на нем в качестве гостя. С безразличным видом, словно все, о чем шла речь, его абсолютно не интересовало, закинув ногу на ногу, оберштурмфюрер сидел в стороне от всех, у окна, в черном кожаном кресле.
— В данный момент, господа, — начал полковник Ионеску, — доблестные войска фюрера ведут сражение за главную цитадель большевиков — Москву и не сегодня-завтра совершат то, чего, к сожалению, в свое время не смогли сделать объединенные силы Антанты: уничтожат Советы. Наша миссия — способствовать победе здесь.