В этот момент в дверь постучали: стук-стук, пауза, снова два удара подряд.
— Припорхал воробей, его позывные, — повеселел Николай и смело отодвинул стальную задвижку.
Запыхавшийся, с рубиновыми щеками, Ваня не вошел, а как-то торопливо, словно за ним гнались, прошмыгнул внутрь, щелкнул задвижкой и, тяжело дыша, устало прислонился к дверному косяку.
— Бежал? Почему?
Яша в тревоге шагнул к Ване, снял с его плеча короб.
— Ага, бежал, — кивнул Ваня и, не отдышавшись, начал рассказывать.
Новость, которую он принес, страшная, потрясающая…
Сегодня с утра он отправился на Греческую. Там, около Соборного сквера, почти настоящий каток. Даже с джазовой музыкой, которая доносится из кинотеатра «Акса». Короче, место бойкое. Потолкаешься, потрешься среди публики — на Привоз ходить не надо… И вот недалеко от него остановились два полицая. Один — худой, костлявый, ну, прямо Кощей Бессмертный, а другой — как колода в несколько обхватов. Тонкий и толстый. Ваня, конечно, кепку на самые глаза и бочком к ним, бочком. Ведь полицаи — кто не знает! — трепачи известные. Прислушался — так, ничего особенного, разговор про «Эльдорадо», театр легкой комедии. Открывается на Полицейской, шестнадцать. Гвоздь новой программы — музыкальный этюд «Рыжая» и легкий фарс «Пуговица от штанов». Оба — и толстый и тонкий — как-то ухитрились попасть на репетицию и теперь делились впечатлениями.
Потом вдруг Кощей захихикал и сказал:
— А представление на Картамышевской — тоже вещь! Не слышал? Ну, знаешь!..
Ваня подвинулся к полицаям еще ближе.
— Скоро партизанам в катакомбах хана, — говорил Кощей. — Газ под землю пускать будем, потравим красных — и шито-крыто!
— Да ну? — ужаснулся толстяк, — Не загибаешь? Побожись.
— Вот те крест! На Картамышевской как сделали? Нашли под домом дыру, пустили в нее газ, а дом рванули. Теперь очередь за выходами из катакомб в Нерубайском…
Потрясенные, ребята молчали. То, о чем сообщил Ваня, не укладывалось в голове. Неужели фашисты применят газ!
— Это же варварство, нет хуже… — Хорошенко нервно заходил по мастерской.
— Так они же фашисты, — сказал Гордиенко-старший и, выпрямившись, со злостью швырнул в угол чайник.
Яша тяжело вздохнул, положил руки на колени, на которых красовались огромные заплатки.
— Шуметь не надо. Ни к чему. Выход я вижу один — идти снова.
— Ты устал, ты не сможешь, — зашумели ребята.
— Ничего, — остановил их Яша, — Дорогу туда и обратно я изучил, так что…
В дверь постучали.
— За работу, быстро! — скомандовал Яша. — Кто — за паяльник, кто — за напильник. А ты, — кивнул он Саше, — приготовь шпаер и встань за дверью.
Стук повторился: три отрывистых удара, небольшая пауза, два удара, пауза, один удар.
— Никак Старик? — удивился Яша и обратился к брату: — А ты говорил…
Он не ошибся. В мастерскую действительно вошел Федорович.
— Над чем колдуете? — спросил он, внимательно вглядываясь в встревоженные лица ребят.
По тому, как вздрагивали его кустистые брови, Яша понял — Старик чем-то сильно взволнован. Во всяком случае, чувствовалось — появился он не случайно.
— Новости, Петр Иванович, обсуждаем, — начал Яша, назвав Федоровича так, как называли его все подпольщики их группы, и выдвинул ему табуретку, — а новости не из приятных. Давай, Ванюша, только коротко.
Федорович сел, наклонил голову.
— Да, да, все так, я уже знаю, — выслушав сбивчивый Ванин рассказ, произнес он глухо. — Гитлеровцы и вправду пустили газ в катакомбы на Картамышевской, а дом взорвали. Сейчас готовятся к еще более страшному…
Он умолк, неподвижно уставился на шипящую фиолетовую струю огня паяльной лампы, которую держал Алексей. В мастерской наступила гнетущая тишина. Все неотрывно следили за Федоровичем, за нервным подергиванием его густых темных бровей.
— Что же делать, Петр Иванович? — отважился, наконец, нарушить молчание Саша, — Надо действовать.
Словно собираясь с мыслями, Федорович потер виски, лоб, затем поднял голову, глянул на ребят.
— Вот что, хлопцы: время позднее, пора расходиться. Сюда скопом больше не заявляться. Если кто понадобится — вызовем. А ты, — он остановил взгляд на Саше, — и ты, — Федорович обернулся к Гордиенко, — останетесь, есть разговор.
Когда ребята разошлись, Федорович пригласил Чикова и Гордиенко наверх.
— Пистолеты в порядке? — спросил он. — Что ж, отлично. Сейчас отправимся на задание. Надо уничтожить предателя.
Ребята переглянулись. Наконец-то Федорович поручает им настоящее дело. А они ругали Старика, подозревали его бог знает в чем…
Полковник Ионеску метал громы и молнии.
— За безопасность Ангела отвечали вы! Лично! — кричал он, бегая вокруг Харитона. — Проморгать такого перспективного агента. Не найдете убийц — фронт вам обеспечен, Все, можете быть свободны.
Харитон, щелкнув каблуками, покинул кабинет шефа. В коридоре к нему подошел локатинент Друмеш.
— Есть новости. Дворник дома, где жил Ангел, видел, кто заходил к Садовому перед его смертью…
Примерно к полуночи, счастливо миновав многочисленные вражеские засады, Яша добрался до злополучной воронки, от одного воспоминания о которой у него пробегали по спине мурашки.
Ночь была глухая, морозная. Яша плотнее закутался в маскхалат, удобно устроился в небольшой снежной ложбинке и затаил дыхание. Не послышатся ли голоса жандармов, не звякнет ли оружие? Прошла минута, другая, третья… По-прежнему было тихо. И эта тишина вызывала в нем неясную тревогу. Неужели фашисты сняли пост? Вряд ли. Скорее всего он перенесен куда-нибудь ближе к балке. Но куда? Где затаился враг?
От лаза Яшу отделяло метров шестьдесят-семьдесят. В другое время он пробежал бы их за десять секунд. Сейчас же он вынужден был лежать, «прощупывать» тишину и обдумывать каждый свой шаг, каждое движение…
Яша достал карманные часы, щелкнул крышкой. «Эта штука специально для таких полуночников, как ты», — вспомнил он слова Бадаева, глядя на фосфорическое свечение стрелок. Стрелки показывали без четверти двенадцать.
Яша еще раз прислушался. Тихо. Лишь иногда набегал, шурша поземкой, ветер с моря. Осторожно работая локтями и разгребая снег, Яша пополз вперед. Воронка? Он остановился, перевел дыхание. Никого. Можно продвигаться дальше. Еще два-три мгновения — и еще один рубеж был преодолен.
Через каждые пять-шесть метров Яша припадал к земле, озирался, хотя увидеть что-либо в шаге от себя было невозможно…
До балки оставалось метров пять, как он снова чуть не свалился в воронку. Из-под локтей, осыпаясь, зашелестел сухой снег. Покатились комья мерзлой земли. Посмотрел вниз: воронка глубокая, вероятно, от фугасной бомбы.
— Вас ист дас? — раздался со дна воронки встревоженный голос.
Фашисты! Полицаев и жандармов сменили немцы. Вот куда перенесен пост! В страхе Яша попятился, стараясь спрятать голову за бугром, но сделал это поспешно, неосторожно.
— Хальт! — вверх метнулся луч света.
— Хальт! — скомандовал Яша в свою очередь, направив вниз свет своего фонарика.
На дне воронки в маскхалатах сидели двое немецких солдат. Увидев над собой занесенную руку с гранатой, солдаты оторопели, бросились лицом вниз. К их удивлению, взрыва не последовало…
Когда они, ругаясь, выбрались из воронки, которая чуть было не стала их могилой, наверху никого не было. Однако не померещилось же им! Они явственно видели фонарик, руку, готовую швырнуть вниз гранату, и даже запомнили, что граната была их, немецкая, с длинной деревянной ручкой!