К этим разговорам присоединялись и другие, лица у всех оживали.
— Ах, дурочки, — ласково, по-матерински говорила Аннушка после таких бесед. — В голове туман, в душе — сумятица. Не успели ни в чем разобраться — и уже каторга… Волю бы вам, да подучить хорошенько — вам цены бы не было.
И вот теперь, прижавшись к стенке, пытаясь в тюремной тишине различить хоть какие-нибудь звуки, Вера говорила себе:
— Нет, нет, только не плакать, у них все пройдет хорошо. Тринадцать выйдут на волю, будут работать во имя революции и никогда-никогда не забудут ее, Веру, и еще сотни узников и узниц.
Захлебываясь от восторга, заверещал полицейский свисток. Пересветов, подбежав, увидел городового Галкина, крепко державшего за шиворот человека в мокром пальто. Это был Усов.
На сердце у Пересветова слегка отлегло.
А Галкин, разъярясь, кричал:
— Это он и спрашивал время. А потом подбежал и стоит, а как вас увидел — бежать хотел. Темная личность, вашбродь!
— Отпусти его, — приказал ротмистр и отошел с Усовым в сторонку. — Что это значит?
Усов дрожал — на нем не было ни одной сухой нитки.
Что он мог ответить приставу? Говорить о том, что Зураб под пистолетом провел его мимо городового, что он видел, как оглушили околоточного Яворского, как небольшие группы бежавших уходили от тюрьмы — одни к Горбатому мосту, другие через церковную ограду в ближайшие переулки, третьи, обогнув церковь, к Новинскому бульвару? И каждую группу встречали люди, ИХ люди? А он, Усов, стоял и ждал, когда Зураб всадит ему пулю в спину?
Теперь Зураба нет (пулю он пожалел, что ли?), но зато перед ним стоит Пересветов. И надо опять как-то изворачиваться и лгать.
— Что вы молчите? — закричал пристав так, что Усов вздрогнул.
— Сам не понимаю… Никто не явился, — проговорил он с запинкой.
— Ка-ак? Так где же они?
— Не могу сказать…
— Оцепить тюрьму! — скомандовал Пересветов. Когда его приказание было исполнено и в одном из окон канцелярии появился желтоватый свет, ему стало легче.
«Фу-у, — тяжело переводя дух, он прислонился спиной к ограде. — Кажется, все в ажуре… Но какого труса я отпраздновал! Испугался как баба! Повсюду раззвонил. Сейчас начнут прибывать наряды чинов из других отделений, явится сам Воеводин».
Но внутренний голос успокоил: «Ничего, так надо. В деле раскрытия побега ты первый. Усов тебя не подвел…»
За церковной оградой послышался стон.
— Валовой! — оборачиваясь, крикнул Пересветов, но рядом никого не было.
Пристав взбежал на крыльцо и, не нашарив кнопки звонка, с силой рванул дверь на себя. Она оказалась открытой и распахнулась так стремительно, что пристав чуть не упал.
…Все, что происходило потом — общая тревога, приезд помощника градоначальника Модля, Воеводина с отрядом городовых, Пересветов видел как в тумане. Перед его глазами все еще стоял Усов — подлая душа, которой он так доверился.
Глядя на растерянных надзирательниц, на тощего околоточного Яновского, только что приведенного в чувство, Пересветов думал: «Боже, и с этими людишками приходится работать. Жалкие, ничтожные твари. Да и я ничуть не лучше их».
— Поздравляю, пристав, — сказал Воеводин, — вы, как всегда, первый на месте происшествия. Знаете, сколько бежало? Тринадцать.
Пересветов побледнел.
Когда стало известно, что исчез надзиратель Федоров, подполковник Модль затопал ногами:
— Проклятое осиное гнездо! Да всех вас перевешать мало.
Начали допрашивать надзирательниц, и тут выяснилось такое, отчего Модль и Воеводин переглянулись. На вопрос: «Кто тебя вязал?» — Федотова заявила:
— Да кто же, как не она — истинная наша мучительница, злодейка мохнатая, гнусавка сухопарая!
— Постой, постой, о ком ты говоришь?
— О ком же, как не о ней — о княжне.
— Да ты что, с ума спятила?
Но Федотова начала клясться-божиться, что не сойти ей с этого места и провалиться в тартарары, если это была не княжна.
То же заявила и Веселова.
В привратной раздался крик — это жандарм звал на помощь: ларь, стоявший в углу, начал подпрыгивать и трещать.
— Открыть! — приказал Модль, вынимая пистолет.
Скинули крючок, крышка распахнулась, и из ларя, как из гроба, встал Федоров. Ловя ртом воздух, он чихал и не мог произнести ни слова.
Кое-как отдышавшись, он рассказал:
— Был я в туалете, Гляжу — начальница с лорнетом. «Ах вот ты где, негодяй!» Да ка-ак размахнется, да ка-ак трахнет меня по уху…
Присутствующие недоверчиво переглянулись.
— А может, и по щеке. Только в ушах у меня зазвенело, как на колокольне.
— А дальше?
— А дальше вот… — он показал на ларь, — чуть не задохся. Спасибо — вы ослобонили. А эту княжну проклятую, эту ведьму полосатую, я… я…
Он не договорил и оглянулся.
На пороге стояла бледная как полотно княжна, глядя на присутствующих через знакомый лорнет.
* * *Вот, собственно, и вся история.
Ее я не выдумал, в основу ее положены документы, даже почти все имена и фамилии сохранены. (Материалы этого дела — обвинительный акт, показания свидетелей, сообщения филеров, список бежавших и помогавших в побеге, приговор Московского окружного военного суда — напечатаны во втором сборнике «Каторги и ссылки» за 1921 год.) Желание Пересветова попасть на страницы печати сбылось: все московские газеты — «Раннее утро», «Московский листок», «Русское слово», «Голос Москвы» — опубликовали специальные статьи.
Генерал-майор Курлов (вскоре ставший генерал-лейтенантом) в сопровождении чиновника особых поручений камер-юнкера Веригина посетил тюрьму, обошел камеры, а когда садился в автомобиль, заметил Пересветова и так посмотрел на него, точно скомандовал: «Пли!» (Дело в том, что схваченный жандармами Бутырского отделения провокатор Усов рассказал всю правду о подготовке побега.) Поймав страшный взгляд грозного начальника, пристав как-то странно дернулся и схватился правой рукой за кобуру револьвера.
Телохранители бросились на него и совершенно напрасно — Пересветов вовсе и не думал стрелять в генерал-майора, ему просто хотелось ощутить у собственного виска холод стального дула.
…Вскоре он был разжалован и послан в один из пехотных полков рядовым.
…По приказу Курлова в Москве по нескольку раз в сутки устраивались облавы.
На улице Носовихе (об этом писала газета «Русское слово») городовой обратил внимание на двух странного вида пареньков — один в пиджаке, другой в синей блузе. Они упрашивали извозчика отвезти их в Мытищи. Их задержали. Это были Зоя Иванова и Маша Шишкарева.
Сашу Карташову настигли филеры, когда она пыталась выпрыгнуть из трамвая.
Их снова судили. «Вечницу» Иванову суд приговорил к одиночному заключению, а Шишкареву и Карташову — к продлению срока каторги на два года каждой и наложению ножных оков сроком на три месяца.
Больше всех приключений, пожалуй, довелось испытать Лизе Матье.
От одной облавы ее спас какой-то рабочий, из другой — вынесли в корзине с бельем и оставили в сарае. Когда все утихло, она ушла к друзьям, которые и помогли ей переправиться через границу.
Ну, а куда исчезла Шурочка?
Тут придется рассказать подробнее.
…Ханна Корсунская вытолкнула всхлипывающую Шуру из дверей, и чьи-то руки набросили на нее пальто. Присмотревшись, она узнала Зураба.
— Скорее, товарищи, — шепнул он и ловко перекинул сначала одну, потом другую через церковную ограду.
На Горбатом мосту их ждала пролетка. К утру они оказались в Царицыно на какой-то даче.
— Мы бежим за границу? — спросила Шура, когда Зураб разложил на столе документы.
— Видишь ли, дорогая, — сказал он с расстановкой, — я обещал тебе рассказать, откуда я родом. Помнишь?
— Помню.
— Так вот… Зачем нам какая-то заграница? Мы поедем на Кавказ… Ты увидишь горные реки, мое родное селение… Там каждый человек, каждое дерево, каждый камень, каждая тропинка помогут нам. Согласна?