Шура вдруг отвернулась, склонила голову, плечи ее мелко задрожали. Зураб вскочил.
— Ты не хочешь? — тихо спросил он.
Она легонько повела плечами.
— Почему, зачем слезы, дорогая?
Шура подняла залитое слезами лицо и тихо сказала:
— Мне Веру жалко…
…Втроем (третьей была Ханна Корсунская) они пробрались на Кавказ и успешно работали там в подполье.
— А потом? — спросите вы.
Революция!
Она освободила от каторги Зою Иванову, Шуру Карташову и Веру Королеву. (Лишь, не дождавшись свободы и не повидав свою такую близкую Коломну, умерла в тюрьме Маруся Шишкарева).
Она же принесла возмездие провокатору — он был осужден Верховным революционным трибуналом в грозном восемнадцатом году.
В гражданскую немало героев ушло в легенду. На Украине до сих пор рассказывают, что в бригаде Котовского была пара. Он — черноволосый, она — русая, в конном строю всегда рядом и рубились бесстрашно — насмерть. На Урале в отрядах Блюхера, в дивизии Чапая тоже были двое — она пулеметчица, а он правил тачанкой.
Как звали их — кто знает?
Но мне — только закрою глаза — видятся Шурочка и Зураб — молодые, бесстрашные, вечно живые…
Повесть И. Кычакова основана на подлинных событиях, происходивших в 1909 году в Москве.
О том, как трудна была партийная работа в этот период, говорят многочисленные исторические факты. Приведем письмо члена партии с 1904 года Ольги Владимировны Пилацкой (см. книгу Н. Астаховой, Е. Целлариус «Товарищ Ольга», «Моск. рабочий», 1969, стр. 25), которое кажется нам характерным:
«Волик, я мотаюсь с утра до ночи, — пишет она своему мужу в ноябре 1909 года, — успела уже ночевать в трех местах. Кого ни встречу — никто не работает… То, что узнала я от товарищей о прошедшей зиме да и о настоящем, не поддается описанию. Ужасно…»
Далее Ольга пишет о разоблаченных провокаторах, о возникшей в связи с этим подозрительности, о том, что «в конце концов МК издал теперь постановление, запрещающее распространять слухи о провокаторах под угрозой удаления из партии…».
Н. К. Крупская в «Воспоминаниях о Ленине» пишет: «Царское правительство жестоко расправлялось с революционерами. Тюрьмы были переполнены, в них царил самый каторжный режим… За время революции состав партии стал иным: партия пополнилась кадрами, не знавшими дореволюционного подполья и не привыкшими к конспирации. С другой стороны, царское правительство не жалело денег на организацию провокатуры» (Госполитиздат, 1957, стр. 133). И далее она говорит: «Теперь, когда реакция свирепствовала вовсю, надо было устраивать побеги из тюрем, где царское правительство мучило революционеров…» (Там же, стр. 140).
Именно побег тринадцати каторжанок из Московской женской тюрьмы и явился одним из дерзких актов, смело совершенным московскими большевиками.
Интересно, что к организации побега была причастна семья Маяковских. Автор не имел намерения выводить в повести образ молодого Маяковского и не использовал эти факты, но вот что пишет Людмила Маяковская, сестра поэта, в своей книге «О Владимире Маяковском» (Детгиз, 1968, стр. 143):
«После неудачи подкопа под Таганскую тюрьму было решено организовать побег из женской политической тюрьмы… У нас в квартире в это время опять жил наш земляк — Исидор Иванович Морчадзе (С. С. Коридзе), участник декабрьского вооруженного восстания 1905 года, человек действия, смелый и решительный, один из главных организаторов побега политкаторжанок».
Далее Л. Маяковская рассказывает, что у них на квартире устраивались встречи для переговоров, мать и она шили для заключенных женщин платья для побега, в комнате Владимира смолили канат. После побега В. Маяковский, которому в то время было только шестнадцать лет, был арестован, сидел в Бутырках, а после суда был отдан «под ответственный надзор родителям».
Таким образом, побег тринадцати был одним из эпизодов борьбы большевиков в годы реакции. Он имел большое политическое значение и наглядно показал, что, несмотря на разгул реакции, партия не была сломлена и продолжала накапливать силы для решающих боев.
О героической работе Московского комитета писал известный революционер О. А. Пятницкий в своей книге «Избранные воспоминания и статьи». Описывая партийную работу в Москве в 1906–1908 годах, он на ярких примерах показал, в каких трудных условиях приходилось действовать последователям Ленина, какие героические усилия прилагали московские коммунисты, чтобы отстоять партию от ликвидаторов, отзовистов и ультиматистов.
Их вдохновляли слова Владимира Ильича, который в первом заграничном номере «Пролетария» от 13(26) февраля 1908 года писал:
«Мы умели долгие годы работать перед революцией. Нас недаром прозвали твердокаменными. Социал-демократы сложили пролетарскую партию, которая не падет духом от неудачи первого военного натиска, не потеряет головы, не увлечется авантюрами. Эта партия идет к социализму, не связывая себя и своей судьбы с исходом того или иного периода буржуазных революций. Именно поэтому она свободна и от слабых сторон буржуазных революций. И эта пролетарская партия идет к победе» (В. И. Ленин, Соч., изд. 5-е, т. 16, стр. 420).
Повесть И. Кычакова, рассказывающая об одном из эпизодов борьбы московских большевиков в мрачные годы столыпинской реакции, поможет многим читателям ярче себе представить историю нашей славной Коммунистической партии.
А. ПОНОМАРЕВ, заместитель директора Института истории партии МГК и МК КПСС — филиала Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС
Дж. Г. БАЛЛАРД
МИНУС ОДИН
- Так где же, господи, где же он есть?
Этот крик души доктора Меллинджера, директора психиатрической лечебницы «Грин Хилл», который в смятении расхаживал взад-вперед между своим письменным столом и высоким окном со стрельчатым сводом, выражал ужас всего персонала перед мистическим исчезновением одного из пациентов. За двенадцать часов, буквально промелькнувших с момента побега, доктор Меллинджер и его подчиненные пережили всю гамму чувств от изумления и досады до острого раздражения и в конце концов пришли к почти эйфорическому[1] неверию. Словно издеваясь над их позором, пациент Джеймс Хинтон сумел не только сбежать — он был первым, кому это удалось, — но и ухитрился не оставить даже намека на то, как он осуществил свой побег. Доктор Меллинджер и его подчиненные извели себя надеждой, что Хинтон, возможно, вообще никуда не убегал и скрывается где-то на территории лечебницы. Во всяком случае, все сходились на том, что, если Хинтон и убежал, он мог только раствориться в воздухе.
Оставалось лишь одно слабое утешение, напоминал себе доктор Меллинджер, барабаня по столу пальцами. Исчезновение Хинтона выявило промахи в системе охраны и надзора и отрезвляющим ударом обрушилось на головы заведующих отделениями. Когда эта злосчастная группка во главе с заместителем директора доктором Нормандом входила в его кабинет на первое в то утро чрезвычайное совещание, Меллинджер окидывал всех по очереди недобрым взглядом, но их бледные после бессонной ночи лица были опущены вниз, как будто, отчаявшись искать Хинтона где-нибудь еще, они теперь пытались найти его в дырочках толстого поролонового ковра.
Всего лишь один пациент, продолжал размышлять Меллинджер, но недовольство попечителей станет еще более резким из-за жуткого скандала, который поднимется во внешнем мире, когда выяснится, что пациент — лунатик с манией убийства — находился на свободе двенадцать с лишним часов, прежде чем была поставлена в известность полиция.
Решение не обращаться к гражданским властям, ошибочность которого становилась с каждой минутой все очевиднее, и удерживало Меллинджера от того, чтобы немедленно найти козла отпущения — самым подходящим для этой роли был бы доктор Мендельсон из второстепенного в лечебнице отделения патологии — и принести его в жертву на алтарь собственной беспечности.