Роберт по одному вывел через потайной выход подпольщиков. Когда в комнате остались Крафт и Бруно, наконец, появился запыхавшийся, встревоженный Ледер.
— Крафт, вот записка от Густава. Он приходил сюда только что, — старый Альбатрос перевел дух. — За ефрейтором Боком следят гестаповцы. Он притащил за собой «хвост» и сюда, в Пратер. Я видел шпика собственными глазами… Вок, конечно, не знает, что за ним повели охоту гестаповцы. Это очень опасно. Нам нельзя терять ни минуты…
Бруно Шмиц повернулся к Крафту.
— Мы теперь точно знаем, где останавливается эшелон с бронзовым грузом: в Зальцбурге и на разъезде Вергль. — Крафт сжег на огне спички записку Вока и молча посмотрел на товарищей.
— В Вергле у нас крепкая база! — быстро добавил Бруно. — Вайс и Роберт могут пробраться в вагон в Зальцбурге, оттуда до Вергля лишь несколько часов пути. Так меньше риска.
— Тогда тебе, Бруно, необходимо без промедления выехать в Вергль, — сказал Крафт. — Если все пойдет по плану, бюст будем переправлять по цепочке через Линц. Кернау справится в Линце один. Запомни пароль: «Письмо племяннику запечатано. Надо опустить в ящик». Ответ получишь от почтмейстера разъезда Вергль старика Клекнера: «Багажный вагон стоит на путях. Письмо не запоздает…» Будешь там встречать Вайса и Роберта, которых мы сегодня же переправим в Зальцбург, где они будут ждать эшелон.
Виктор САПАРИН
РАЗГОВОР В КАФЕ
Капельки сверкали на солнце: грибной дождь. Даже в городе он производит впечатление чего-то радостного, внезапно налетевшего в изменчивый мир природы. Здания в смягченной конфигурации, глядящиеся по-новому в бегущей сетке стеклянных нитей, словно ожили, впитывают влагу, слизывают каждую капельку.
От дождя не хочется даже прятаться. Правда, мокнуть тоже неинтересно. Особенно сидя за столом. И тут нас ожидал сюрприз.
Не было ни навеса, ни прозрачной крыши, невидимой для глаза, — ничего. Но светлый косой дождь не ронял ни капли на круглые разноцветные столики, расставленные на пластиковом полу. Дождь как-то улетучивался в трех-четырех метрах над нашими головами — наверное, какое-нибудь силовое поле распростерло защитительную длань. Известно, что работники сферы обслуживания любят удивлять чем-нибудь неожиданным.
В остальном, впрочем, избранное нами кафе на веранде двадцать четвертого этажа мало чем отличалось от обычной «двухминутки». Стандартное меню из ста блюд, которые подают свежеизготовленными через две минуты после получения заказа. И, как заведено неведомо когда, несколько блюд «фирменных», которые можно получить только здесь и более нигде.
Не помню, кто первый придумал так, что мы собирались каждый раз в новом месте. Во всяком случае, не я. Мне больше по душе облюбованные уголки, где тебя как бы ждет стул, на спинку которого ты уже откидывался.
Я не гурман и заказал самую обыкновенную яичницу-глазунью, известную человечеству с давних времен и, как я полагаю, способную послужить ему еще века. Стандартизация быта имеет свои преимущества: я помнил индексы своих любимых снедей в унифицированных меню так же прочно, как многозначный номер моего блок-универсала. Некоторый консерватизм в быту, очевидно, вообще мне свойствен. Я, например, уже десять лет не меняю типа знаменитых «разовых» пляжных туфель — к ним так привык, что их не ощущаю.
Колзин же не упустил, естественно, случая испытать фантазию художников-кулинаров. С любопытством ребенка он набрал трехзначный номер и нетерпеливо стал поглядывать на середину стола, откуда в такт музыке, почти торжественно-церемониально вылезали уже тарелки, вилки и все прочее, что предшествует появлению блюд, подобно тому, как во время корриды кавалькада пикадоров и шествие бандерильерос предваряют выход главного персонажа — матадора.
Что касается Вундеркинда, любящего поражать окружающих неожиданностью, а если ему удавалось, то и нелепостью своих поступков, то на этот раз он, к моему удивлению, ограничился тривиальным бифштексом. Вероятно, он был просто элементарно голоден.
Голубев заказал жареную картошку с арбузом, моченые яблоки и еще что-то столь же изысканное. Чего-то не оказалось в меню, но он, нажав клавишу «не срочно», выразил согласие подождать минут десять-пятнадцать, пока это «что-то» доставят из ближайшего ресторана.
В наших традиционных встречах, вошло в привычку разыгрывать друг друга. Чем это нас увлекло? Психологические неожиданности, игра с разгадыванием ходов противника, своеобразный спорт, самодеятельный театр, умственное развлечение. Колзин, самый большой среди нас знаток мелких деталей истории, сказал однажды, что в старину, бывало, подобным образом на досуге коллективно решали кроссворды.
Сейчас, раскладывая ножи и вилки, он произнес:
— Типичная забегаловка двадцать первого века.
— Как ты сказал? — поинтересовался Вундеркинд.
— Забегаловка.
— Угу, — мотнул тот головой, словно понял.
Возможно, розыгрыш уже начался, но кто из них кого разыгрывал или они оба дурачили нас с Голубевым, оставалось пока неясным. Всякой игре предшествует какой-то разбег, первые, еще не определившиеся шаги. Началом мог служить самый обыкновенный разговор.
— Ну, это уже пижонство, — проворчал Колзин, разглядывая тарелку нежно-голубого цвета, напоминающую очертаниями лист водяной лилии. Тарелки в этом заведении были под цвет столиков, но только более светлых тонов.
— Как ты сказал? — переспросил Вундеркинд.
— Я сказал: пижонство, — чуть сердито повторил Колзин. Он считал себя человеком большого вкуса.
— Ага, — понимающе кивнул Вундеркинд.
— А ведь было время… — заговорил Голубев. Он имел обыкновение сообщать общеизвестные вещи с видом человека, излагающего бог весть какую мысль. — Было время, когда люди сами приготовляли себе еду и даже не представляли, что…
— Верно, — с важным видом подтвердил Вундеркинд. — Было. Жили в пещерах и прямо на костре…
— Да нет же, — возразил Голубев. — Я говорю о другом. Ну вот к примеру. Еще сто лет назад чуть не в каждой квартире была кухня с плитой и холодильником. В холодильнике держали продукты, а…
— В каждой квартире был ресторан?
Удивление Вундеркинда, похоже, не было наигранным.
— Со всеми подсобными устройствами? Организовать столько ресторанов! — покачал он головой.
Невежество Вундеркинда в некоторых вопросах было просто поразительным. Иногда он даже щеголял им, полагая, что человек, чьей игрой на скрипке заслушивается полпланеты, может и даже должен проявлять свою необычность не только в музыке. Благодаря столь своеобразному пониманию оригинальности Вундеркинд представлял собой трудный орешек в той игре, которую мы вели в застольных беседах. Не так-то просто было раскусить, когда он всерьез чего-то не знал, а когда прикидывался неким чудачком.
Во всяком случае, Голубев клюнул на крючок, если то был крючок.
— Никто их не организовывал, эти домашние рестораны, — начал он объяснять. — Наоборот, скорее, можно сказать, что организовывали дело так, что в них с течением времени отпадала необходимость. — Вундеркинд изобразил недоверчивость на своем лице. — Это исторически… Ну не всегда же умели хранить продукты свежими сколько угодно времени, а высокочастотные печи, жарящие вам бифштекс с сохранением всех питательных свойств мяса за несколько секунд, еще… — Он растерянно посмотрел на Вундеркинда, на лице которого читалось тупое непонимание. — И автоматизация не достигла… Потом сама организация общества…
Я всегда считал Вундеркинда артистом по части мимики. Я не хочу нисколько умалять его достоинств скрипача-виртуоза. Но он мог бы сниматься в фильмах, особенно в комических. Может быть, я еще как-нибудь подобью его на подобную авантюру. Сейчас он так мучительно морщил лоб, словно слушал пришельца из инозвездного мира.