Федор забрел в ручей, долго мыл пробу, часто ставил лоток на берег и дышал на согнутые пальцы. Вот они, значки, и среди них уже выделяются довольно крупные зернышки, они так и кричат на черном фоне шлиха…
Обмыв лоток, Федор побрел вверх по ручью. Вот и контактная зона, разделяющая изверженные и осадочные породы. Капли пляшут по воде, залившей пробитые еще летом копуши. Бить добавочную линию? А что это даст? Результат известен заранее. Разве только парочку?
— Сергей!
— Чего там?
— Давай одну вон под той сланцевой щеточкой, видишь, у бортика? А я здесь. Да не стой, совсем замерзнешь. И побыстрее. Вечер уже.
— А я и так быстро… Как могу…
Копать пришлось долго. Лопата не слушалась.
Стандартная глубина — полметра. Набрав в лоток со дна копуши грунт, Федор пошел к воде, отмыл шлих. Шлих посветлел. В нем теперь преобладали кремний, яшма, роговики, И всего только два значка. А там дальше пропадут и они… Вот так… Чудес не бывает, все заранее известно, еще с лета… Надо менять методику, а может, и место поиска. Может быть, тянется узенькая полоска по одному из древних русел ручья. Тогда надо чаще копушить, а то сейчас копуши через десять-пятнадцать метров. Между ними надо еще по паре.
— Пошли дальше, Сергей.
Вот пробитая летом линия.
— Давай между ними по две штуки.
— Федор Васильевич, пора закруглять. Я насквозь.
— Доделаем линию, тут всего восемь штук. Не кисни. На, закури сухую, — Федор, отряхнув с рук воду, достал из-за пазухи пластмассовый мешочек, в котором лежали партийный билет, паспорт, полпачки «Беломора» и спички.
Они спрятались от ветра под метровым бортом террасы, торопливо поглотали дым, и Федор взял лопату:
— Пошли.
Тепло было в спальном мешке. Только пальцы рук ныли. Федор, сложив ладони, сунул их между колен.
— Федор Васильевич, еще три дня болтаться будем? — Сергей вздрагивал за спиной, прижавшись к нему левым боком.
— Три-четыре… Посмотрим.
— И сегодня ничего нет.
— Нет. Спи.
— И не будет. Чего здесь торчать? Раз летом не нашли, сейчас, и подавно. Лучше…
— Спи, я тебе сказал!
Где же все-таки россыпь? Ведь все правильно, и не будь вулканогенных, вот-вот должно появиться весовое содержание. Прямо от впадения Ясного в Кружевной все идет, как в хорошем классическом примере. Все до этого места… Говорят же люди и даже пишут — не лезь в вулканогенные, там пусто…
Может, посмотреть вправо и влево от ручья вдоль контактной зоны? Тоже надо. И вверх идти надо, только чаще копушить. Пару линий пробить с частотой до двух-трех метров между копушами… Время… Погода сорвалась… Всегда все одно к одному.
Удары капель о палатку прекратились, притихло, а потом по парусине сухо зашуршало, сильней, сильней.
Снег. Но это только на ночь, днем-то все равно дождь будет — пока еще относительно тепло… Все-таки надо идти вверх, а контактная зона подождет, там едва ли что выскочит. Потом, перед уходом, проверим. Может, дожди перестанут.
Но дождь не переставал, только, все чаще сменялся острой ледяной крупой. Промаячил серым светом один день, потом второй. Вытянутое, худое лицо Федора от ударов крупы почернело, а у Сергея распухло и покрылось бурыми пятнами. Ватные куртки и брюки удавалось подсушить вечерами только наполовину, а утром они снова моментально промокали.
Четыре линии копушей, посаженные чуть не один на другой в вулканогенной породе, пересекли долину, и в светлых шлихах ни разу не сверкнул значок.
На третий день пошел снег. Крупные хлопья неслись косо по ветру и прямо на глазах закрывали тундру. Пока Федор кое-как готовил завтрак, а Сергей одевался в палатке, перебирая мокрую одежду, снег плотно укутал все вокруг. Торчали только высокие рыжие кочки в белых шапках.
— Палатку больше переносить не будем, — сказал Федор. — До верховьев рукой подать.
Сергей пожал плечами, начал навертывать портянки…
Мысли о проклятой россыпи не давали покоя. Федор быстро шагал по берегу и не расслышал чавкнувшего за спиной плеска. Повернулся он только на крик Сергея. Тот провалился одной ногой в старую копушу, затянутую ледком и прикрытую снегом. Ногу он выдернул сразу, но вода в сапог успела попасть.
— Вот, — Сергей повалился на снег и дрожащими руками пытался стянуть сапог. — Вот…
— Цела нога?
— Цела, цела нога, — губы Сергея прыгали.
— Дай! — Федор ухватился за пятку и носок, сдернул сапог и вылил воду. — Отжимай портянку.
— Как я теперь в мокрой буду… Кому это надо, а? Сколько мы болтаться будем, а?
— Тихо, сейчас высушим, — сказал Федор.
— Высушим?! Завхозом я нанимался! Я в гробу все это видел, вашу Чукотку! Говорили идиоту, сиди дома, сто двадцать рублей получал! И сахар еще таскал с фабрики каждый день по пачке! Все мало дураку! Ладно, мне бы только до Певека, до первого самолета… Ладно… А если бы эта яма была поглубже? Без ноги, да?
— Копуша — это не яма, — тихо сказал Федор. — А ты вот что — натягивай сапог, иди к палатке. Вон там костер еще не потух. Высушишь свою портянку и топай на базу. Чтобы через час убрался, а то!.. — Федор швырнул под ноги Сергея сапог, глянул в слезящиеся глаза и, опустив руки, спокойно окончил: — А то не успеешь за день добраться. К шурфовщикам иди ночевать, они ближе, а на базу утром. Начальнику скажешь, я пятнадцатого буду, через три дня. Все понял?
— Да, — шепотом ответил Сергей. — Я быстро, Федор Васильевич. Я все скажу, ребята вам еды завтра притащат, а то ведь две банки говядины осталось и галет одна пачка. Я там все упакую!
— Иди, — сказал Федор устало. — Ничего не надо, не гоняй ребят.
Со второй половины дня косые полосы снега поредели, а к вечеру совсем стали редки, ветер утих. Но когда Федор забрался в палатку на ночлег, ветер твердо и сильно подул с юга. Зашлепал дождь.
Одному в спальном мешке просторно, ворочайся, сколько хочешь… Еще две линии пробито, и надежды на то, что россыпь проскальзывала где-то тонкой струйкой, не осталось. Не может она так вилять и обойти все многочисленные ловушки. Но здесь она. Словами не выразишь. А пальцы прямо чувствуют золотины. Особенно сегодня… Почему сегодня? Что случилось сегодня?
Федор заворочался в кукуле.
Что было сегодня необычного? Ну-ка еще раз… Сначала линия в той части, где долинка сузилась метров до пятнадцати, копуши через два метра… Пусто. Ни одна из проб не отличалась от взятых раньше… Потом на двести метров выше, там широкие галечные косы… Те же самые липариты. Нет. Ничего там не было.
Федор протянул руку, нащупал пачку папирос, закурил. Папиросы отсырели во влажном воздухе, и он спрятал пачку к себе в мешок.
Фу, черт, Анатолия бы сюда, все-таки опытнее. Вдвоем, может, и уцепились… Еще этот ушел. «Завхозом я нанимался». Кто только не едет порой сюда в надежде сорвать копейку и смыться. «Сахар по пачке таскал». Ну, ушел и ушел, мало разве таких бежит. Хорошо, хоть нога цела, а то отвечай потом: «Если бы яма была поглубже». Если бы да кабы. А она по инструкции, стандартная… стандартная… стандартная. Копуша… Нет… А что нет?.. Так. Так!..
Федор откинул клапан мешка, сел, дрожа, зачиркал спичкой и все никак не мог прикурить. Наконец папироса зажглась. Федор вдохнул дым полной грудью, и тотчас где-то там внутри раздался щелчок и в пустоте явственно прозвучало: «Вот!»
Федор ясно видел кархинку-мысль: красные языки лавы, окутанные паром, ползут по земле, вспыхивает кусты, деревья, грохочут падающие стволы, ревет пламя, все новые и новые метры земли скрываются под огненным потоком…
Все. Как удивительно мало места нужно в голове уже решенной задаче… Спать, спать, спать…