Яшка знал, что скоро кончится лес и они выйдут в долину Курумку-веем, где в трехстах метрах от кромки леса желтеют новые срубы центральной усадьбы колхоза «Товарищ».
Он шел, спотыкаясь и падая, шел вперед, только вперед. И, останавливаясь передохнуть, говорил Николаю, будто тот мог слышать его:
— Потерпи, Коля, потерпи… Уже скоро. Скоро, Коля…
И уже злиться ему не хотелось. Злиться, чтоб быть сильнее. Нет, он думал о Майке, друзьях и зеленых шариках…
Когда поредели деревья, он запел. Без слов, радостно и торжествующе.
Деревья кончились, И песня тоже. Перед ним была долина Курумку-веем, Но желтых срубов центральной усадьбы колхоза «Товарищ» не было…
Они повернули с Дерибасовской за угол и по ступенькам спустились вниз.
— Сядем в углу? — сказала она.
— Давай, — согласился он.
Время обеденного перерыва прошло, и в ресторане было пустынно.
Она развернула карточку.
— Я угощаю тебя обедом. Хорошо? — сказала она.
— Если это доставит вам удовольствие.
Он улыбнулся и склонил голову, приложив руку к сердцу.
— Знаешь, я устал от такого обилия людей, встреч, разговоров, — сказал он.
— Это понятно. Одичал ты.
— Коктейль… Хорошо, — произнес он и медленно поднес бокал к глазам, потом осторожно придвинул к ее бокалу.
— Льдинка, — сказал он.
— Ну и что? — спросила она.
— Точно такие же плавали у нас в чайнике, — сказал он.
— Расскажи дальше, — попросила она.
Яшка пожал плечами и усмехнулся.
— Дальше… Ничего особенного. Все то же. Просто я плохо знал арифметику. Еще со школы. Неправильно считал перевалы. Тот был предпоследний. Только и всего, — сказал Яша.
Он поднял вилку и осторожно положил ее рядом.
— Цыплята табака… Знаешь, вот бы состряпать куропатку табака. Представляешь, полярная куропатка табака. Блюдо-модерн! Все позеленеют от зависти. Научись, Майка, готовить, а сырье я обеспечу, — сказал он.
Она сидела, склонив голову, и он вдруг испуганно глянул на нее. Приподнял за подбородок голову и — глаза в глаза:
— Ты поедешь со мной, Майка?
— Дурачок, — сказала она и дернула его за ухо.
…Уже темнело. Люди спешили по улицам, заходили в магазины, с ходу садились в вагоны трамвая, «голосовали» зеленоглазым машинам. Было тепло и уютно. И только с моря тянуло свежестью и йодоформом.
Они медленно шли по улицам, говорили о пустяках, о планах на завтрашний день, замолкали. И тогда, в минуты молчания, он прижимал к себе ее локоть, вздыхал, и рука опускалась в карман, где лежали спички и сигареты.
— Зайдем? — сказал он.
Из-за стеклянной перегородки, на ней значилось «От А до Е», ему протянули узкий листок бумаги.
— Распишитесь и поставьте дату, — сказала девушка за окошком.
— От кого, Яшка? — спросила Майка.
Он молча развернул телеграмму.
— Хорошо, — сказал он. — Очень хорошо.
— Коля, — сказал Яшка. — Коля выписался из больницы. Сейчас пока в Магадане. Поздравляет нас с Новым годом.
— Спасибо, — сказала она.
— Пойдем к морю, Майка…
Они стояли у Потемкинского трапа и смотрели вниз, где жил и работал старый добрый Одесский порт.
Стало совсем темно, и порт зажег все огни.
Люди сновали по бульвару, но им казалось, что нет никого рядом.
— Хорошо вдвоем? Правда? — сказал Яшка.
— Да… А его возьмем в компанию? — спросила она.
— Дюка? Ну, если старику Ришелье скучно на бульваре, заберем его в тундру, — сказал он.
Над Карантинным причалом вспыхнуло зарево сварки. Яшка вздрогнул.
— О чем ты думаешь? — спросила Майка.
Яшка опустил руку в карман.
— Сигареты кончились, — сказал он.
«Нужно туда, к сполохам, — подумал Яшка. — Снова увидеть, как горит небо…»
В. МЕНЬШИКОВ
КРАСНЫЙ СИГНАЛ[5]
ТИРОЛЬСКИЙ РАЗЪЕЗД
Оскар Вайс и Роберт Дубовский быстро шли между двумя товарными составами. На путях голосисто перекликались паровозные гудки. Время от времени фигуры подпольщиков исчезали в клубах пара, вырывавшихся из-под колес вагонов: рядом, параллельно эшелону, где находились бронзовые скульптуры и бюст Ленина, маневрировал пристанционный локомотив. С минуты на минуту поезд с «бронзовым грузом» уже должен был отойти от вокзала Зальцбурга дальше, на запад.
Друзья торопились. Вагоны прикрывавшего их слева поезда внезапно дернулись. Звон буферных толчков цепочкой пробежал вдоль состава. Вайс и Дубовский торопливо высвечивали карманными фонарями сделанные на вагонах в Вене пометки мелом — своеобразные железнодорожные путевые листки. Где-то среди них должен быть и условный знак, оставленный ефрейтором Воком — к счастью, еще до того, как гестапо установило за ним постоянную слежку.