Сейчас коммерческий директор был крайне благодарен знакомому генштабисту, вовремя посоветовавшему ему «сыграть на повышении» и продать эти акции по высокой цене. Коммерческий директор приобрел взамен акции расположенных ближе к западу металлургических заводов.
После сталинградского поражения владельцы нефтяных акций в панике продавали свои биржевые бумаги по дешевке, словно макулатуру. Правда, зашатались и акции «восточных» предприятий металлургических концернов рейха. Но все-таки фронт отступавших зимой 1942/43 года гитлеровских армий до металлургических заводов еще не докатился, и их акции пока не потонули в биржевых водоворотах рейха.
…И снова не только на бирже, но и за ломберными столами офицерских казино, игорных домов и ночных клубов нацистской Германии бушевали штормы азартных схваток из-за акций «восточных» предприятий.
В ставке фюрера генералы передвигали на стратегических картах разноцветные фишки, имитируя направления танковых таранов, снова нацеленных на Восток. В ставке на карту швырялись судьбы миллионов немецких солдат, которые должны были взять реванш за Сталинград. А в ночных притонах нацистской знати с не меньшим азартом ставились на карту капиталы, нажитые грабежом, разбоем, убийствами, разрешенными и благословленными фюрером, рейхом, правителями фашистской Германии — фликами, круппами, герингами, гиммлерами. Игра велась на акции восточных заводов, шахт, рудников, на оккупационные марки. В дымном, спиртном угаре гитлеровцам снова мерещились дразнящие запахи кавказской нефти, краснодарской пшеницы. В медном звоне джазовых капелл им вновь слышался фанфарный рев грядущих победных маршей реванша за Сталинград.
Ратенау смаковал вино, прикидывая, до какой суммы можно позволить себе рисковать. Правда, за столом его визави был генерал СС Дальбрюгге! Вряд ли Ратенау выгодно его обыгрывать — скорее наоборот. Но и швыряться деньгами он не видел особого резона: гауляйтер Ширах, побывав в Линце, кажется, остался доволен положением дел на заводах концерна. Но бригаденфюрер Дальбрюгге почему-то задержался в Линце. Неизвестна была Ратенау и роль штурмбаннфюрера Вольта, сопровождавшего Дальбрюгге. Вот почему он так уговаривал Дальбрюгге провести приятный вечер в офицерском казино Линца, расхваливал отличные вина в его баре и самых красивых в Остмарке кельнерш. Коммерческий директор рассчитывал в интимной обстановке казино расположить к себе помощника гауляйтера и попытаться выведать, чем дышат в венских кругах гау. Но пока разговор за столом вращался вокруг общих целей летней кампании 1943 года.
— Согласно приказу фюрера наш концерн также принимает меры к эффективному и полному использованию оккупированных областей в интересах рейха, — сказал Ратенау, словно фокусник, одним быстрым движением пальцев веером расположив карты в руке.
— Вам, господин Ратенау, должна быть знакома. «Зеленая папка Геринга», — сказал Дальбрюгге.
— Разумеется!
— Помните, как верховное руководство рейха сформулировало основную задачу восточного похода еще перед вторжением в Россию? Получить для Германии как можно больше продовольствия и нефти — такова главная экономическая цель кампании.
— Она остается и сейчас?
— Директивы по руководству экономикой в оккупируемых восточных областях, сформулированные абсолютно точно и недвусмысленно в «Зеленой папке Геринга», никто не отменял, господин коммерческий директор. Наоборот, мы все должны неукоснительно руководствоваться этими директивами в нашей хозяйственной деятельности!
— О конечно, господин бригаденфюрер, — быстро ответил Ратенау. — Кстати, один наш уполномоченный, инженер-майор Бломберг, послан концерном в Россию за партией ценного стратегического сырья.
От внимательного взгляда Ратенау не ускользнуло, что Дальбрюгге и Вольт одновременно, словно условившись, на мгновение приостановили игру, услышав фамилию уполномоченного концерна. Но они не прервали Ратенау.
— Вам, господа, хорошо известно, что наш концерн наряду с другими крупнейшими индустриальными комплексами рейха принимает непосредственное участие в освоении экономических ресурсов оккупированных территорий Советской России. И наша деятельность на Востоке полностью скоординирована в штабе рейхсмаршала с усилиями наших доблестных армий. «Платина, магнезит, каучук, — процитировал Ратенау на память «Зеленую папку», — должны быть немедленно собраны и как можно скорее вывезены…» Другие важные виды сырья согласно этой директиве должны были быть сохранены до того, пока идущие вслед за войсками хозяйственные команды не решат вопроса о том, будет ли это сырье переработано в оккупированных областях или вывезено… Так вот, наш представитель, инженер-майор Бломберг, и занимался последнее время сбором крайне дефицитного сырья для концерна в тыловых складах Восточного фронта.
— Если не секрет, господин коммерческий директор, быть может, вы скажете нам, о каком сырье идет речь? — спросил Дальбрюгге.
— Медь, бронза…
Дальбрюгге и Вольт сосредоточенно изучали свои карты, словно подбор масти и козырей интересовал их в эту минуту больше всего на свете. Но думали они о Бломберге.
…Обер-лейтенант Эйхенау сообщил фон Зальцу о том, как инженер-майор Бломберг рассказывал попутчикам в автобусе о бюсте Ленина. Эйхенау прокомментировал поведение Бломберга в чрезвычайно невыгодном для инженера, как немецкого офицера, свете. Эйхенау заподозрил Бломберга в политической нелояльности к нацистскому режиму. Фон Зальц доложил об этом Дальбрюгге. Кто знает, не был ли немецкий офицер связан определенными нитями с австрийскими подпольщиками, с ефрейтором Воком и со всеми, чьи имена еще не были известны гестапо, хотя оно и напало уже на след? Слежка за Воком в Пратере не дала никаких ощутимых результатов, и все-таки, вероятно, в Пратер ефрейтор ходил неспроста. Не прояснит ли что-нибудь наблюдение над Бломбергом?.. Щтурмбанн-фюрер Вольт, отправляясь вместе с гауляйтером Ширахом и его главным помощником в Линц, горел нетерпением раскусить особоуполномоченного концерна.
…Из соседнего зала доносились звуки фокстрота. Тяжелые бархатные портьеры колыхались, когда мимо проносились танцующие пары.
— Прошу прощения, господа, — неожиданно обратился к эсэсовцам Ратенау. — Я, кажется, вижу Бломберга… Только что я вам о нем говорил. Если вы не возражаете, я приглашу инженер-майора к нашему столу. Он наверняка полон самых свежих впечатлений и наблюдений, почерпнутых из поездки по оккупированным областям России. Право, инженер-майор очень наблюдателен!
Инженер-майор, облокотившийся на стойку бара, не замечал Ратенау. Повернувшись к залу, он не отрываясь следил за высокой, стройной брюнеткой, обходившей столики с серебряным подносом, на котором лежали пачки сигарет и открытые коробки сигар.
Мари Клекнер увидела Бломберга сразу, как только инженер-майор появился в большом зале казино. Они не встречались с Бломбергом уже несколько месяцев, с того самого вечера, когда Бломберг, уезжая в оккупированные области России, снова сказал Мари о своей любви и попросил ее руки.
Мари долго не отвечала взаимностью на чувства Бломберга, хотя и не отвергала полностью его ненавязчивого ухаживания. Слишком высокие социальные и кастовые барьеры отделяли высокопоставленного немецкого офицера, потомственного юнкера, от дочери скромного австрийского почтмейстера. Понимал это и Бломберг. В душе он мучился, не знал, как перешагнуть через эту преграду, заслонявшую для него надежду на счастье. Мари была так не похожа на своих сверстниц, работавших, как и она, в казино, где легкие и скоротечные связи с немецкими офицерами были узаконенной нормой поведения официанток.
Мари училась в Венском университете на филологическом факультете. С наступлением каникул, а иногда и в промежутках между семестрами девушка работала в кафе и летних ресторанах. Надо было зарабатывать на жизнь, собирать деньги на учебу и помогать своему отцу, на плечах которого лежала забота о многочисленной семье.