И вот теперь — сработает или не сработает ловушка? Медленно и осторожно Иван потянул на себя взрыватель. А тот не хотел выходить. Как припаянный сидел внутри фугаса.
Иван, обливаясь потом и уже не обращая внимания ни на какое тиканье, снова орудовал зубилом и молотком. Медленно, но верно трубка механизма стала проворачиваться в гнезде. Тогда он взял отвертку, зубило, подцепил ими края упрямого подрывного стакана и налег на эти примитивные рычаги всем телом. Он был готов к вспышке взрыва, и поэтому пронзительный скрежет ржавого металла оглушил его, как взрыв. Отдуваясь, он откинулся к стенке ямы и стал рассматривать дело рук своих. Взрыватель вылезал из бомбы сантиметров на пять, и, если подходить к делу теоретически, он, Иван Крюк, не должен был бы уже существовать на свете.
Ловушка не сработала.
Теперь пошел в ход другой инструмент — щипцы. Он обхватил ими верх стакана и, вращая взрыватель, потянул его вверх. Еще усилие, и… чмокнув, вылетел из бомбы механизм подрыва. Иван схватил его, поднес к уху: тик-так, тик-так — громко, как будильник, простукали часы, — и отбросил его далеко от ямы. Ударом бича прокатился над пустынным двором звук микровзрыва. Еще не коснувшись земли, на глазах Ивана взрыватель разлетелся на мелкие части. Сапер вытащил его за несколько секунд до взрыва.
А дальше все было гораздо проще. Обезвреженную бомбу вывезли за пределы города и там ее подорвали. Позже специалисты провели тщательный анализ этого уникального случая в послевоенной пиротехнической практике. Часовой механизм бомбы, сброшенной на город больше четверти века назад, действительно был поставлен на значительное замедление. Он долгое время работал, но затем, вероятно, из-за недоброкачественности сборки остановился, «не досчитав» до взрыва лишь какого-то десятка минут. Когда же бомбу освободили от земли и она пролежала полдня на осеннем, но все еще жарком солнце, механизм прогрелся и, заработав, стал «раскручиваться» дальше. Взрыв, который принес бы городу значительные разрушения, был неминуем, если бы не подвиг двадцатидвухлетнего офицера Ивана Крюка, теперь — кавалера ордена Красного Знамени и Почетного знака ЦК ВЛКСМ, делегата XVI съезда комсомола.
Сам он не очень любит вспоминать эту историю; кажется, не считает ее даже из ряда вон выходящей. Просто в тот раз предотвратить взрыв нельзя было никаким другим способом, а он должен был, так же как солдаты, сражавшиеся четверть века назад, так же как его отец, в сорок первом защищавший Брест, выполнить свой долг во что бы то ни стало.
Юрий ФЕДОРОВ
«ОТВАЖНЫЙ I» ДЕЙСТВУЕТ
«В плавнях и рыбачьих селениях гирд Дона и Приазовья действуют вооруженные группы. Агентурным путем удалось установить, что они объединены в отряд под названием «Отважный I»… Действия их опасны и представляют немалую угрозу для частей, движущихся по коммуникации вдоль побережья. Они тесно связаны с враждебно настроенным по отношению к новому порядку населением, и от того борьба с ними затруднена…»
(Выписка из документов Таганрогского управления полиции)Летом 1943 года части Советской Армии перешли в наступление на Южном фронте. Над таганрогской группировкой гитлеровцев нависла угроза окружения. Бросая технику, боеприпасы, раненых, они стремительно покатились на запад, В те дни западнее Таганрога в расположении наступающих советских войск был обнаружен брошенный противником тяжелый грузовой автомобиль. Кто-то из бойцов поднялся в кузов машины. Там ровными рядами лежали серые папки с бумагами: документы Таганрогского управления полиции…
Спустя много лет я познакомился с этими трофейными документами в Ростовском областном государственном архиве.
Заведующая читальным залом положила на стол пожелтевшие от времени сшивы. Из окна доносились голоса, шум трамваев и машин. Обычные звуки большого города.
Я хорошо знал Ростов. Жил несколько лет в этом городе, а позже часто приезжал сюда по различным журналистским заданиям. Старый город менялся на глазах. Через могучий Дон перекинулся мост — тонкий и ажурный; раздвинулась вширь шумящая тенистыми акациями набережная; вокруг гиганта Ростсельмаша поднялись новые кварталы домов. Когда я уезжал, дни, проведенные в Ростове, вспоминались какой-то особенной прелестью, приветливостью легких на улыбку ростовчан…
Лежащие передо мной на столе документы рассказывали совсем о другом времени. Я листал страницу за страницей. И передо мной вставали эпизоды бушевавшей когда-то на этой земле ожесточенной партизанской борьбы. Но по фашистским реляциям и рапортам трудно было восстановить их до конца. А узнать о героических годах как можно больше хотелось. Так начался мой долгий журналистский поиск, в результате которого и появился этот очерк.
…Над городом плыл смрадный дым. Горел элеватор. Человек, вышедший у здания областного комитета партии из разрисованной серыми разводами «эмки», глянул на небо. Из дымного облака вывалился самолет и резко пошел на крыши.
Та-та-та… застучали пулеметы. Захлопали зенитки. Самолет с черными крестами на крыльях снова взмыл вверх. Человек проводил его взглядом и вошел в подъезд. Навстречу шагнул милиционер с автоматом на груди.
— Ваш пропуск!
Вошедший достал удостоверение.
— «Николай Прокофьевич Рыбальченко», — прочел милиционер и кивнул: — Проходите.
В здании обкома было темновато: перекрещенные широкими полосками бумаги окна плохо пропускали свет.
Последний раз Николай Прокофьевич был в обкоме три месяца назад, на активе рыбаков. После актива он еще дня два ходил по кабинетам этого большого здания. Раз уж приехал в Ростов, хотелось решить сразу все вопросы. Обком запомнился деловой суетой, шумом голосов. Сейчас в коридорах стояла тишина. И только где-то за одной из дверей одиноко постукивала пишущая машинка.
Секретарь обкома поднялся навстречу Николаю Прокофьевичу, крепко пожал ему руку, потом подвел к карте, лежавшей на столе, и сказал:
— Давай-ка обсудим. Вот смотри — район действий твоего отряда…
Садясь в машину, Николай Прокофьевич мысленно повторил слова, сказанные секретарем обкома на прощание! «Ну, рыбак, надеемся на тебя». И бросил шоферу:
— Поехали.
Утром, когда они спешили в Ростов, на машину спикировал фашистский самолет. Пулеметная очередь взрыла землю перед радиатором. Километром позже они подъехали к сожженной, развороченной взрывом колхозной полуторке, валявшейся у обочины, и все это — и вражеский самолет над головой, и искореженный кузов полуторки, и растерянное лицо шофера, стоящего рядом, — отдалось горьким сознанием, что война пришла к самому порогу дома.
В поселок Покровку Николай Прокофьевич добрался, когда солнце склонялось за далекие холмы. У околицы Рыбальченко сказал шоферу:
— Давай к Совету.
В исполкоме в тесном кабинете председателя его уже давно ждали.
Рыбальченко вытер большим клетчатым платком лицо, налил из графина в стакан желтоватой степной воды. Выпил залпом. Налил второй стакан. В дороге горло запорошило пылью.