Уже к следующему уикенду в Белом доме подписывается совсем иной документ, долженствующий реабилитировать позицию США в глазах тогдашней общественности и будущих поколений. Согласие Соединенных Штатов на японскую агрессию сопровождается в нем множеством туманных оговорок. Не возражая против конкретных акций Японии в отношении Советской России, президент, в принципе и вообще, высказывает «искренние» сомнения в «мудрости» интервенционистских действий. Но даже это насквозь демагогичное и тщательно закамуфлированное заявление не попадает в руки японцев.
Американский посол в Токио получает строгую и точную инструкцию: при встрече с представителями императорского МИДа зачитать текст заявления, но не оставлять самого документа. Во все времена преступники старались получше припрятать неопровержимые улики. Но и азиатские дипломаты знают свое дело, 16 марта они сообщают послу, что японское правительство «не предпримет никаких действий, пока не будет достигнуто д о л ж н о е (разрядка моя. — Ф. С.) соглашение США с державами Антанты». Что ж, и это логично. Круговая порука — давний, проверенный инструмент и политического и уголовного гангстеризма.
Видя, что заокеанские сообщники категорически отказываются выступить в роли первого поджигателя, Вильсон в конце концов решает махнуть рукой на внешние приличия. Декларацией от 3 августа правительство Соединенных Штатов предложило японскому правительству, чтобы каждое из них послало контингент войск во Владивосток. А две недели спустя 27-й полк первого эшелона экспедиционного корпуса генерала Грэвса уже развернул боевые действия против партизанской армии Приморья, которую возглавлял Сергей Лазо.
О том, какой ущерб причинила, сколько крови и слез принесла народам России американо-японская (в ней принимали также участие Канада, Франция, Китай и Италия) оккупация Дальнего Востока, советскому читателю известно многое. О том, как бесславно она закончилась, — тоже. Вероятно, менее широкую известность получила оценка, которую сами американцы давали этому акту своей внешней политики.
Свидетель, чья должность исключает мысль о какой-то предвзятости, — сам командующий экспедиционным корпусом генерал Грэвс в своих позднейших мемуарах признавал: «Жестокости были такого рода, что они, несомненно, будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа через 50 лет после их совершения». Соединенные Штаты в результате оккупации, опять-таки по утверждению Грэвса, «снискали себе ненависть со стороны более чем 90 % населения Сибири». Но и с этими признаниями читатель, интересующийся историей США, мог бы ознакомиться, в частности, по очень содержательной монографии Н. Н. Яковлева или по переведенным и изданным в начале 30-х годов мемуарам самого Грэвса. Они также общедоступны.
Напротив, лишь очень узкому кругу специалистов, да и то лишь очень многие, годы спустя, стало известно, что, помимо послов и министров, командующих и премьеров, президентов и императоров, за всеми тайными пружинами событий на Дальнем Востоке имел возможность следить человек, которому и по положению, и по должностным инструкциям полагалось бы быть о них в полном неведении.
Этот человек, энергичный и честолюбивый, одаренный и настойчивый, пришел на службу правительству США, движимый самыми наилучшими побуждениями. Работая как одержимый, он, как и Джон Уоллис Оксфордский, посвятил свой талант разгадке, казалось бы, не поддающихся дешифрованию кодов. И он добился своего, оказав Соединенным Штатам услугу, сложность и значение которой крупнейшие знатоки разведывательных акций выразили, закодировав ее как операцию «Чудо».
Но Америка его времени ничего не имела общего со страной, за чью свободу готовы были отдать жизнь Поль Ривер и Натан Хейл, Роберт Таунсенд и Бенджамин Толмедж. И та трансформация личности, о которой пойдет речь ниже, любопытнейшим образом отражает эту современную Америку.
Итак, в солнечное январское утро 1913 года в шифровальный отдел госдепартамента на скромную должность телеграфиста с окладом семнадцать с половиной долларов в неделю был назначен некий Герберт Осборн Ярдли — молодой человек, любивший решать кроссворды.
Он родился 13 апреля 1889 года на Среднем Западе, в небольшом городке Ворсингтоне. Отец его был начальником станции Пенсильванской железной дороги, мать занималась хозяйством, сам же он, если и отличался чем-то в детстве от своих сверстников по «паблик скул» — народной школе, то, пожалуй, лишь безукоризненным знанием азбуки Морзе.
Телеграфный аппарат в те годы был обязательной принадлежностью станционных контор на американских железных дорогах, в кабинете отца юный Герберт Ярдли проводил довольно много времени и еще в школьные годы научился работать ключом с лихостью бывалого телеграфиста. Это мастерство в значительной мере определило его жизненный путь.