Разумеется, все это шло вразрез с элементарными правилами соблюдения секретности.
Шеф шифровальной службы Дэвид Сэлмон, лично отвечавший за безопасность шифров и кодов, был убежден в безукоризненном функционировании вверенного ему отдела. Из этого приятного заблуждения его вывел не кто иной, как вновь принятый телеграфист. Причем довольно скоро после своего зачисления на службу.
Быть может, этого бы и не произошло, если бы Герберт Ярдли был назначен своим начальником в дневную смену — оживленная обстановка неофициального клуба, общение с очень разными людьми могли бы занять внимание юноши. Но клерк-стажер в соответствии со своим служебным положением обязан был мириться с любыми неудобствами. И оказался в ночной смене, когда томительную скуку дежурств у молчащего аппарата развеять было положительно нечем.
Исключительно ради забавы молодой человек, в чьи обязанности входило получать и отправлять зашифрованные телеграммы (к работе с кодами он не был допущен), попробовал разобраться в производивших впечатление бессмыслицы пунктирах точек и тире. И вдруг обнаружил, что перевести их на обычный «телеграфно-английский» ему, Герберту Ярдли, вполне под силу. Это повторилось и, когда в руки любознательного телеграфиста попало несколько шифровок из посольств других государств. Ярдли насторожился.
Если он, не имея для этого никакой специальной подготовки, сравнительно легко овладевает тайнами переписки госдепартамента, значит не так уж они надежно охраняются, значит эта задача посильна и кому-то другому. А если этот «кто-то» враг? Перед клерком-стажером открывалась весьма соблазнительная возможность — продемонстрировать уязвимость принятой системы шифровки секретной корреспонденции. Это и льстило самолюбию — оказать услугу безопасности нации чего-нибудь да стоит, и давало надежды продвинуться по службе, уж, во всяком случае, в своем маленьком криптографическом мирке. А может, и не только в нем?
С этого момента служебное рвение Герберта Ярдли по меньшей мере утроилось обратно пропорционально его общительности. Он и раньше был не очень высокого мнения о своих сослуживцах. Но если до этого открытия Ярдли даже в самых смелых мечтах не мог рассчитывать подняться выше должности рядового шифровальщика, то теперь перед ним забрезжил манящий свет больших ожиданий.
Несколько смущало, правда, что Дэвид Сэлмон может вовсе не прийти в восторг от предприимчивости своего не в меру ретивого подчиненного. Однако решение этой проблемы Герберт Осборн отложил на будущее. А пока со всей присущей ему методичностью начал совершенствовать и оттачивать свой неожиданно обнаруженный талант.
Внешне обаятельный, всегда тщательно одетый и безукоризненно причесанный юноша стал завсегдатаем библиотек конгресса и госдепартамента. Он перечитал все, что только мог отыскать по нужной тематике: от рассказов Эдгара По, также не чуждого интереса к криптографии, до руководств по использованию военных шифров в американской армии. Тайком (Ярдли, разумеется, сознавал, что нарушает служебные инструкции) через приятелей он раздобыл очередную порцию иностранных шифрограмм, отклонил предложение шефа перевести его в дневную смену и тренировался, тренировался, тренировался.
Почти между делом он изучил историю учреждения, в котором теперь трудился. Она оказалась не такой уж давней, но весьма любопытной. Первая и совершенно примитивная криптографическая организация возникла в Америке «на заре республики», когда был образован Комитет секретной корреспонденции, являвшийся одновременно и центром связи, и зародышем дипломатических служб революции, а первым шифровальщиком, хотя официально он так и не назывался, стал Ричард Форрест.
В ту пору государственным секретарем был Джон Квинси Адамс, лидер и идеолог промышленной буржуазии США. Как и положено подлинному бизнесмену, г-н Адамс был предельно расчетлив, никогда не вкладывал доллара туда, где можно было обойтись пятью центами, и оберегал тайны своей переписки, не прибегая к услугам специального бюро. Фактически шифровальная служба была организована в 1867 году под руководством Томаса Моррисона. Силу она набирала достаточно быстро — к 1910 году в криптографическом бюро насчитывалось уже 29 клерков и телеграфистов, когда во всем государственном департаменте числилось всего 135 сотрудников.
Такой рост был обусловлен не только действием закона Паркинсона. Объем работы действительно оказался очень велик. К тому времени, когда Герберт Ярдли начал трудиться под началом Дэвида А. Сэлмона, возглавляемая этим бывшим сотрудником военного министерства группа ежемесячно обрабатывала до десяти тысяч документов и несколько тысяч телеграмм.
Не будет большим преувеличением сравнить первые шаги Герберта Ярдли на служебном поприще с судьбой жизнеспособного черенка, высаженного в исключительно благодатную почву. Судьба была на редкость благожелательна к этому провинциалу, наделив его самого качествами, которые могли проявиться на весьма специфичной работе, и поместив в обстановку, подстегивавшую его стремление к самосовершенствованию.
На первых порах, как уже говорилось, молодой клерк занялся криптоанализом просто от скуки. Друзей в Вашингтоне у него не было, молодые дипломаты из аппарата госдепартамента на младших сотрудников из шифровального отдела смотрели свысока, хотя и пользовались их гостеприимством, а с коллегами по работе у Ярдли было очень мало общего.
Он не благоговел перед таинственностью шифровальной службы, равно как и перед чопорной, подчеркнуто «дипломатической» атмосферой департамента. По его словам, он не нашел в этой святая святых ничего, кроме нудной, изнурительной работы, которую тяжело и медлительно выполняли лишенные честолюбия «переутомившиеся ничтожества». «Ежедневно, — писал позднее Ярдли, — история непрерывным потоком текла через их руки, но они думали об этом меньше, чем о счете в бейсбольном матче».
Понимая, какой серьезный козырь вручила в его руки фортуна, тщеславный, гордый и настойчивый, он терпеливо ждал своего часа.
Быть может, в рутине повседневной работы интерес Герберта Осборна к криптографии мог бы и поостыть, если бы не одно обстоятельство. Расшифрованные им телеграммы оказались источником настолько интересной информации, в сравнении с которой даже самый сногсшибательный полицейский роман становился ничуть не занимательнее воскресной проповеди.
Особенно остро Ярдли это ощутил после того, как завязал дружбу с дипломатом довольно высокого ранга — главой латиноамериканского отдела государственного департамента Уильямом Т. Дойлем. Сам по себе этот человек был достаточно интересен. Нью-йоркский адвокат, щеголь и волокита, завсегдатай нью-йоркских салонов, не будучи ни профессиональным политиком, ни кадровым работником дипломатического аппарата, Дойль сумел «внедриться» в проникнутый кастовым духом аппарат госдепартамента и сделать блестящую карьеру.
Вся деятельность Дойля являла собой один из ярких образчиков империалистической дипломатии, осуществляемой через негласных агентов. Уильям Т. Дойль, как свидетельствовал Ярдли, «держал в своих руках нити, которые заставляли армии, генералов и президентов Южной и Центральной Америки плясать под его дудку».
А когда Ярдли стал сопоставлять события, о которых сообщали газеты во время нередких отлучек его нового знакомого, с содержанием служебных телеграмм, поступивших в госдепартамент, его восхищение «талантами» Дойля переросло всякие границы. Стремясь выяснить тайную подоплеку тогдашних событий в Латинской Америке, в которых его кумир играл видную, хотя внешне и неприметную, роль, Ярдли перечитал официальные газетные отчеты и извлек из архива копии старых телеграмм. Перед молодым клерком раскрылась картина поистине удивительных событий.