Этот непреходящий читательский интерес дает повод для размышлений. Собственно говоря, приключенческая литература в широком смысле слова существовала задолго до романа Даниеля Дефо. Шумерский миф о Гильгамеше, вавилонские и древнеегипетские предания, дилогия Гомера — все это прекрасные образцы «остросюжетной литературы». «Робинзон» стал новаторской книгой вот почему: до него герои «литературы противостояния» всегда могли рассчитывать на чью-нибудь помощь, в том числе (герои древних греков) и на самую «действенную» — на помощь богов. Моряк из Йорка, выброшенный бурей на остров, мог надеяться только на себя. Он стал, таким образом, провозвестником нового, нарождавшегося метода мышления. А отсюда следует очень ценная мысль, стержневая идея Дефо — человек может все.
И еще: изо всех положений, описанных в приключенческой литературе, нам, как и читателям того времени, всего легче представить себе одиночество. Это чувство в той или иной степени знакомо каждому. Поэтому, как это ни странно, но ситуацию «человек на необитаемом острове» нам легче всего вообразить и пережить. Нам радостно читать, как Робинзон, представитель рода человеческого, по-хозяйски обживает доставшийся ему «универсум». Именно в работе он чувствует свою соединенность с судьбой, с уделом всех остальных людей. Именно это заставляет его преодолеть одиночество.
Но Дефо сознавал, что погрешил бы против истины, если бы смог провести своего героя сквозь четвертьвековое одиночество. Конечно, действовать в одиночку — еще не значит быть одиноким. Моряк, уходя в плавание, оставляет за спиной гавань, куда, он знает, верит, рано или поздно вернется. Ведь ради дома он пускается в опасное плавание. Человек без своей гавани, без родины становится скитальцем, и жалок тогда его удел. Его обволакивает вязкое одиночество, тем более страшное, что это одиночество среди людей.
Робинзон не скиталец. Он знает, что рано или поздно вернется в дом. Дефо провел его сквозь тяготы будничной жизни, из которых моряк вышел еще более закаленным. Но заставить его прожить полжизни без людского контакта писатель не смог — он посылает на остров Пятницу.
Это было, пожалуй, главной писательской выдумкой Дефо. Все остальное написано на основе точного знания фактов и правды ситуаций. В деталях его повествования, в дотошности бесконечных перечислений кроется большая убедительная сила.
Юрий Олеша записывает в своей книге «Ни дня без строчки»: «Я вдруг замечаю: мне безумно интересно читать перечисление частей одежды. Читательски интересно… В «Робинзоне» увлекательнейшими страницами мне кажутся те, где описывается, как Робинзон перевозил с погибшего корабля на остров провиант, вещи, всякие запасы; причем автор дает точный список продуктов, с указанием веса, количества штук и т. д.».
Книга о Робинзоне предвосхищает документально-художественный жанр, ставший столь популярным впоследствии. Ученый, правда, заметит в книге немало несообразностей. Дефо ничтоже сумняшеся переносит флору и фауну острова Мас-а-Тьерра к экватору — на Тобаго. Морские львы, пугавшие Селькирка, ревут и в «Робинзоне», хотя эти звери не водятся в теплых морях. Растения тихоокеанских островов благополучно цветут у Дефо в другой части света. Досадно, конечно… Но в конечном счете «детали» можно отнести к литературной условности — все-таки роман…
НЕОБЖИТЫЕ ОСТРОВА
Ну, а что же реальные острова — Мас-а-Тьерра, на котором прожил Селькирк, и Тобаго, куда фантазия Дефо поселила отважного моряка из Йорка? Как и следовало ожидать, с течением времени разгорелся спор о праве называться «островом Робинзона Крузо». Выгоды этого титула стали особенно ощутимыми с развитием массового туризма.
Крохотный, убежавший от больших магистралей кусочек суши в архипелаге Хуан-Фернандес не смог составить конкуренцию райской зелени Тобаго. Там открыто с полдюжины отелей под незатейливой вывеской «Робинзон Крузо» и даже оборудована пещера, где «первое время жил Робинзон». Желающие могут облачиться в козью шкуру и шапку в форме кивера, чтобы запечатлеть себя в одежде Робинзона перед объективом.
На Мас-а-Тьерра же мало что изменилось с той поры, когда капитан Вудс Роджерс заметил с борта своего корабля огни боцмана-шотландца. Разве что теперь остров обитаем. Первые жители — чилийцы — прибыли сюда два столетия спустя после отъезда Селькирка. Их сейчас около трехсот человек — рыбаки, ловцы крабов, лангуст и креветок. Раз в неделю на острове приземляется маленький самолет, чтобы отвезти улов на продажу в Вальпараисо, что лежит в 383 морских милях, или еще дальше, по ту сторону Анд — в Буэнос-Айрес или Монтевидео. Суда избегают крутых берегов и редко причаливают здесь. Над бухтой, куда вошли корабли, освободившие Селькирка от плена одиночества, видна седловина, тот самый «наблюдательный пункт» Селькирка-Робинзона, откуда он обозревал горизонт в надежде увидеть парус. Можно представить себе, как тяжко ему было забираться туда, — ведь путь проходит по застывшему потоку вулканического пепла, во время дождей превращающегося в жирный слой грязи.
Местные рыбаки знают, что когда-то, давным-давно, здесь жил один-одинешенек моряк. Но книги о нем они не читали по той простой причине, что в большинстве своем не знают грамоты. Зато рядом с пещерой, где скрывался первое время от непогоды Селькирк, живет теперь один чилиец — бизнесмен-неудачник. Прогорев в коммерции, он поселился на Мас-а-Тьерра лет двадцать назад. При нем компаньон и слуга, которого он зовет… Пятница. Все, как видите, выдержано в лучших традициях. Эти двое теперь изображают для редких туристов героя знаменитого романа и спасенного им «дикаря», зарабатывая на хлеб…
Недавно было принято решение переименовать остров Мас-а-Тьерра в остров Селькирка, а Мас-а-Фуэра в остров Робинзона Крузо. Пожалуй, это единственный случай, когда географию вдохновил герой литературного произведения.
Вот, пожалуй, и все. Хотя нет — в Эдинбурге, в музее, на почетном месте выставлены вещи, принадлежавшие моряку-шотландцу: нож, сундучок, пистолет. Над каждым — аккуратная табличка: «Личная вещь Александра Селькирка (Робинзона Крузо), уроженца Ларго, графство Файф…»
…Прекрасен аромат старинных книг, вобравших в себя запах кожи, пошедшей на переплет, и сгоревших свечей, при свете которых их читали: запах Времени. В старинных изданиях истории парусного флота находим мы упоминания об островах, ставших прибежищем других робинзонов. Вот свидетельство испанского матроса Педро Серрано, добравшегося после кораблекрушения до клочка суши у берегов Перу и сумевшего прожить на почти бесплодной скале семь лет — с 1540 по 1547 год. Само по себе это кажется невероятным, но хроника утверждает: да, это было. Чтобы спасти тело от ожогов полуденного солнца, Педро забирался по шею в воду и часами сидел там. Огонь он добывал, как пещерный человек, — трением.
В XVIII веке много говорили об эпопее португальца Ферна-на Лопеша. Он прожил на пустынном тогда острове Святой Елены тридцать четыре года. Правда, Лопеш не однажды мог сесть на подходивший к берегу корабль. Но дело в том, что капитан, высадивший Лопеша за какой-то проступок на остров, наказал его по жестоким законам того времени: приказал отрезать ему нос и оба уха. Так что Фернан предпочел уединение на Святой Елене насмешкам уличных бездельников в Лиссабоне. Постепенно Лопеш завел хозяйство, стал сажать овощи и собирать фрукты, которые он давал матросам пристававших к берегу кораблей, — мучившимся от скорбута, как тогда называли цингу.
Но с XIX века остров Святой Елены стали связывать с именем сосланного сюда другого, куда более знаменитого отшельника.
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ «АННЫ ФОБС»
Робинзонады — мы имеем в виду реальные, а не книжные — с годами множились, расширяя свою географию, переносясь все в новые и новые моря. Однако почти во всех случаях приходились на острова в теплом или умеренном поясе.