Кто-то стойл наверху. Молодой человек с усталым лицом смотрел на них, перегнувшись через перила. Как только Мегрэ вступил на площадку второго этажа, он представился:
— Легран, секретарь комиссариата Иври… Наш комиссар ждет вас…
И снова холл, выложенный мраморными плитами, окна без штор, за которыми видны Сена и дождь.
Дом оказался громадным, с широкими коридорами, по обеим сторонам которых шли двери, как в административных зданиях, и везде тот же запах очень старой пыли.
В конце какого-то узкого коридора секретарь свернул налево и, постучав в дверь, сразу же открыл ее. Они очутились в темной спальне, освещенной тусклой электрической лампочкой.
Окно спальни выходило во двор, и сквозь посеревшую от пыли муслиновую занавеску была видна труба, которую Мегрэ заметил еще с улицы.
Он был шапочно знаком с комиссаром района Иври, который не принадлежал к его поколению и, должно быть, поэтому пожал ему руку с преувеличенной почтительностью.
— Я прибыл немедленно… сразу же после телефонного звонка…
— Доктор уже уехал?
— У него был срочный вызов. Я не считал необходимым его задерживать, так как с минуты на минуту должен появиться судебно-медицинский эксперт.
Убитый лежал на кровати. Кроме полицейского комиссара, в комнате никого не было.
— А семья?
— Я отправил их в гостиную, возможно, они разошлись по своим комнатам. Я думал, что вы предпочтете…
Мегрэ вынул из кармана часы. Было без четверти десять…
— Когда вас вызвали?
— Приблизительно час тому назад. Я только что вошел к себе в кабинет, как позвонили моему секретарю и просили меня приехать сюда.
— Вам известно, кто звонил?
— Да. Брат покойного, Арман Ляшом.
— Вы его знаете?
— Только по имени. Он иногда заходил в комиссариат, чтобы заверить подпись или для других формальностей. Это люди, которых не замечаешь…
Эта фраза поразила Мегрэ: «Люди, которых не замечаешь».
Он понял, что хотел, сказать комиссар, потому что этот дом, так же как этикетки кондитерской Ляшом, казались чем-то бесконечно старомодным, совершенно чуждым современному миру.
Мегрэ давным-давно не видел такой спальни, сохранившей во многих мелочах облик прошлого столетий. В ней даже стоял умывальник с ящиками, облицованный серым мрамором, с фаянсовым тазом и таким же кувшином, украшенным крупными рисунками цветов, с мыльницами и подставкой для гребня из того же фаянса.
Сама по себе мебель, возможно, и не была уж такой безобразной. Некоторые предметы могли бы даже высоко оценить на аукционах или в антикварных магазинах, но все в целом производило впечатление чего-то мрачного, тоскливого, бесконечно угнетающего.
Казалось, что когда-то, очень давно, жизнь в этой комнате остановилась, не жизнь человека, лежащего на кровати, а жизнь всего дома, всего этого мира, и сама фабричная труба, видневшаяся в окно, с выложенной на ней коричневыми кирпичами огромной буквой «Л» была нелепой и такой же безнадежно устарелой.
— Имело место ограбление?
Ящики стола были выдвинуты. У распахнутой дверцы шкафа валялись на полу галстуки и белье…
— Исчез бумажник.
— Кто он такой? — Мегрэ указал на труп, лежащий на кровати. Простыни были смяты. Подушка свалилась на пол. Рука мужчины свесилась с кровати. На разорванной или сожженной выстрелом пижаме виднелись следы крови.
Если сегодня ранним утром окутанный туманом Париж напомнил Мегрэ о контрастных черно-белых тонах старых немых фильмов, то в этой комнате у него внезапно, возникло воспоминание об иллюстрированных воскресных газетах начала века, когда вместо фотографий публиковали гравюры, изображавшие драматические происшествия недели.
— Это Леонар Ляшом. Старший сын Ляшомов.
— Женатый?
— Вдовец.
— Когда это произошло?
— Сегодня ночью. По мнению доктора Вуазена, смерть наступила около двух часов ночи.
— Кто в это время находился в доме?
— Минуточку… Старики, отец и мать, в верхнем этаже, в левом крыле дома — значит, уже двое… Мальчуган…
— Какой мальчуган?
— Сын убитого… Мальчик лет двенадцати. Сейчас он в школе…
— Несмотря на смерть отца?
— По-видимому, никто еще ничего не знал в восемь часов утра, когда мальчик обычно уходит в школу.
— Значит, никто ничего не слышал?.. Кто еще находился в доме?
— Служанка… Ее зовут Катрин… Она спит наверху в левом крыле, там же, где старики и мальчик… Кажется, она одного возраста с этим домом, такая же ветхая, как все здесь… Есть еще младший брат… Арман…
— Чей брат?
— Убитого… Его спальня в другой конце этого коридора. Он женат…
— Значит, все они ночью были дома и выстрел никого не разбудил?
— Так он утверждают, Я ограничился тем, что задал им несколько вопросов… Это весьма сложно… Увидите сами!
— Что сложно?
— Выяснить что-либо! Когда я приехал, то еще не знал, в чем дело. Арман Ляшом, тот самый, который позвонил в комиссариат, открыл мне дверь, услышав, что подъехала машина. У него был вид невыспавшегося человека. Не глядя на метя, он пробормотал: «Мой брат убит, господин комиссар». Затем он проводил меня сюда и указал на эту кровать. Я спросил его, когда это произошло, а он мне ответил, что не имеет ни малейшего представления. Я настаивал: «Вы были дома?» — «Конечно. Я спал у себя в комнате».
Районный комиссар, казалось, был недоволен собой.
— Не знаю, как вам объяснить. Обычно, когда в какой-нибудь семье происходит подобная драма, все родственники находятся около убитого, одни плачут, другие пытаются что-то объяснить, в общем, ведут себя достаточно шумно. В данном же случае мне пришлось довольно долго выяснять, что, кроме этих двух мужчин, в доме находились и другие люди.
— Вы видели остальных?
— Только жену.
— Жену Армана Ляшома, который вам позвонил, не так ли?
— Да, Я услышал шорох в коридоре. Открыл дверь и увидел ее. Она выглядела такой же утомленной, как и муж. Ничуть не смутилась, увидев меня. Я спросил ее, кто она такая. Арман ответил за нее: «Это моя жена…» Я спросил, не слышала ли она какой-нибудь шум сегодня ночью, она ответила — нет и объяснила, что обычно принимает на ночь снотворное, не помню уже какое, так как страдает бессонницей…
— Кто обнаружил труп? Когда?
— Старуха служанка в восемь сорок пять утра.
— Вы ее видели?
— Да, наверное, она сейчас на кухне. Я подозреваю, что она глуховата. Заметив, что старшего сына нет в столовой, где вся семья обычно собирается к первому завтраку, старуха отправилась сюда и постучала. Затем вошла, увидела и сообщила остальным.
— А что говорят старики?
— Молчат. Мать убитого наполовину парализована и смотрит в одну точку, как будто она не вполне нормальна. Отец же настолько подавлен, что не понимает, о чем его спрашивают.
Районный комиссар повторил:
— Увидите сами!
Мегрэ обернулся к инспектору Жанвье.
— Сходи-ка взгляни.
Жанвье ушел, а Мегрэ наконец подошел к убитому, лежащему на левом боку, лицом к окну. Кто-то уже закрыл ему глаза Над полуоткрытым ртом темные с проседью усы. Его редкие волосы казались приклеенными ко лбу и вискам. Было трудно понять выражение его лица. По-видимому, он не успел ощутить боли. На лице его застыло изумление. Хотя, возможно, это выражение было вызвано полуоткрытым ртом и могло появиться уже после смерти.
В коридоре послышались шаги. Первым в комнату вошел помощник прокурора, с которым Мегрэ был давно знаком. Взглянув на убитого, он молча пожал руку Мегрэ. Секретарь суда также оказался старым знакомым, и Мегрэ приветствовал его кивком головы, но он никогда не встречал высокого молодого человека без шляпы и пальто, который вошел последним.
— Следователь Анжело…