— Одна-единственная простыня в комнате Леонара испачкана кровью… На ней метка «П», и она принадлежит Полет…
— Это все?
— Позавчера Полет вышла из дома около шести часов вечера, чтобы встретиться с любовником, который ожидал ее в красной машине, недалеко, на набережной, против бакалейной лавки. В то же самое время Леонар Ляшом выехал из дома в голубой машине марки «понтиак», принадлежащей его невестке… Влюбленная пара направилась в ресторан в Пале-Руаяле под названием «У Марселя». Леонар вернулся домой в девять часов… Часом позже неизвестный, взобравшись на лестницу во дворе, каким-то тяжелым предметом, вероятно молотком, начал разбивать осколки стекла, вмазанные в край стены. Полет после посещения квартиры англичанина на набережной Бурбонов вернулась домой в такси…
— А почему не в машине своего любовника?
— Потому что она боялась, что ее заметят.
— Это она сама вам сказала?
— Ее любовник мне это сказал. В коридоре она встретила Леонара, который был в халате…
Лицо Мегрэ вдруг застыло, и в течение какого-то времени у него был совершенно отсутствующий вид.
— О чем вы думаете?
— Я еще не знаю. Необходимо проверить.
Все это абсолютно не походило на его сон, в котором он так блестяще демонстрировал перед невидимым следователем свой метод. И они не были на набережной де-ля-Гар. Не хватало атмосферы того дома, его обстановки, его прошлого и настоящего, явного и тайного.
И тем не менее он совершенно сознательно играл свою роль. С бедным Комельо, который так долго был его личным врагом, война шла в открытую, старая вражда, никем не объявленная, но вечно существующая, между прокуратурой и криминальной полицией.
Другие следователи предпочитали давать ему полную свободу действия и терпеливо дожидаться, пока он принесет им законченное досье, включая по возможности и признание виновного.
Но перед следователем Анжело он невольно играл роль, создавая образ Мегрэ, такого Мегрэ, каким его многие себе представляли.
Он был недоволен собой, но это было сильнее его самого. Два поколения стояли лицом к лицу, и он ничего не имел против того, чтобы доказать этому молокососу…
— Каково ваше заключение?..
— Я не делал заключения, господин следователь.
— Если дело идет, как вы, по-видимому, утверждаете, об одном из членов семьи…
— Семьи или домочадцев?
— Значит, вы включаете в число подозреваемых и эту старую горбатую служанку?
— Я никого не исключаю. Я не буду вам снова цитировать статистические данные. Три месяца тому назад один человек убил своего соседа как раз из автоматического пистолета калибра 6,35, потому что этот сосед упорно продолжал включать радио на полную мощность.
— Я не вижу связи.
— На первый взгляд это убийство казалось идиотским, необъяснимым. Но при дальнейшем рассмотрении убийца оказался инвалидом войны, перенесшим две трепанации черепа, тяжело страдающим, целыми днями прикованным к своему креслу. Он жил только на пенсию. Убитый — портной иностранного происхождения, у которого были неприятности после освобождения, правда, ему удалось выйти сухим из воды….
— Я все же не вижу…
— Я хочу сказать… что то, что на первый взгляд кажется смехотворной мелочью — немножко больше или немножко меньше музыки! — становится, если в это вдуматься, для инвалида войны жизненно важным вопросом… Иначе говоря, если принять во внимание все обстоятельства, преступление было вполне объяснимо, почти неизбежно.
— Я не вижу никакого сходства с ситуацией на набережной де-ля-Гар.
— Тем не менее это сходство должно существовать, по крайней мере для того, кто убил Леонара Ляшома. За исключением довольно редких патологических случаев, человек убивает только по причинам совершенно точным и непреодолимым.
— И вы нашли подобную причину в случае, которым мы сейчас занимаемся?
— Я нашел, и не одну.
Но комиссар внезапно почувствовал, что он не может больше играть роль, которую ему навязали.
— Прошу прощения… — пробормотал он.
Это было искренним.
— За что?
— За все. Неважно. Пока я с вами говорил, мне пришла в голову одна мысль. Если вы разрешите мне позвонить по телефону, может быть, что-нибудь и прояснится.
Следователь подвинул к нему телефон.
— Соедините меня, пожалуйста, с оперативным отделом… Алло!.. Да… Алло! Кто у телефона? Это — вы, Мэре? Говорит Мегрэ… Я получил ваш рапорт. Да… Но я звоню вам не из-за этого, а по поводу описи… Надеюсь, что вы ничего не пропустили?.. Что?.. Я знаю… Я не сомневаюсь в тщательности, с какой она была составлена… Я только хочу убедиться в том, что ничего не пропущено… Тот, кто перепечатывал ее на машинке, мог пропустить строку… Оригинал у вас под рукой?.. Возьмите его… Хорошо… Теперь поглядите, указан ли там халат, да… мужской… вот именно. Я жду у телефона…
Он слышал, как Мэре вполголоса читает опись.
— Нет. Здесь не указан никакой халат. Кроме того, я сам выезжал на место и его не видел…
— Благодарю, старина.
Следователь и комиссар молча взглянули друг на друга. Наконец Мегрэ неуверенно пробормотал:
— Возможно, на данном этапе допрос мог бы нам дать что-нибудь новое?
— Допрос кого?
— Вот об этом-то я сейчас и думаю..
Обычно, решая такой вопрос, Мегрэ искал точку наименьшего сопротивления, как он это называл. Сегодня к этому примешивалась его личная заинтересованность.
Он был уверен, что следователь Анжело потребует, чтобы допрос происходил в его кабинете. Возможно даже, что он сам захочет вести его.
Мегрэ стеснялся вызывать для допроса старого Ляшома, который так походил на портреты своих предков, висящих в кабинете первого этажа. Его пришлось бы разлучить с парализованной женой, которую невозможно привезти сюда. Он даже не был убежден в том, что старый Ляшом находился в здравом уме и памяти. Его взгляд был устремлен внутрь, и Мегрэ подозревал, что он живет только своими воспоминаниями.
Что касается старой служанки Катрин, то она, конечно, станет вести себя вызывающе, потому что эта женщина мыслила прямолинейно и никогда ни с чем не соглашалась. Она, несмотря на очевидность, будет все отрицать, пренебрегая логикой. К тому же придется смотреть на ее сгорбленную фигуру, слушать ее визгливый голос.
Он не имел возможности увидеть Жан-Поля, так как его поспешили запрятать в интернат колледжа.
Мальчуган мог бы невольно дать ценные сведения, но комиссар заранее знал, что следователь не пожелает допрашивать ребенка, отец которого умер два дня тому назад.
Оставались Арман и Полет.
Армана не стоило вызывать из-за эпилепсии. Не устроит ли он им припадок, настоящий или мнимый, когда почувствует себя в тупике?
— Я думаю, что лучше всего вызвать и допросить Полет Ляшом, — сказал он наконец со вздохом.
— У вас имеются к ней обоснованные вопросы?
— Да, несколько. Остальные возникнут из ее ответов.
— Вы желаете, чтобы я предупредил ее адвоката?
Конечно, Радель будет присутствовать. С этим Анжело все формальности будут соблюдены. Не без грусти Мегрэ вспомнил свой кабинет, свои привычки, свои маленькие странности, включая обычай в определенный момент заказывать по телефону сандвичи с пивом или кофе или же уходить из кабинета, посадив вместо себя одного из инспекторов, который с невинным видом начинал весь допрос сначала.
Наступит день, и, возможно, очень скоро, когда все это отойдет в прошлое, и дело Мегрэ будет целиком передано в руки всех этих Анжело, прекрасно воспитанных и снабженных бесчисленными дипломами.
— Я уже звонил ему сегодня утром, — признался комиссар. Следователь нахмурился.
— По поводу этого допроса?
Он был готов защищать свои прерогативы.
— Нет, для того чтобы получить у него те сведения, которые я вам уже сообщил, о гаечном ключе и простынях. Не желая беспокоить семейство Ляшомов, я предпочел обратиться к нему.
— Алло!.. Соедините меня, пожалуйста, с адвокатом Раделем… Да, Аидрэ Раделем… Алло… Это ты, Андрэ?