Научитесь, кстати, толковать язык дверей. Если двери открываются сантиметра на три, чтобы хозяин мог просунуть свой подозрительный нос, это значит, что тут могут быть подозрительные дела. Если упоминаемая конструкция раскроется несколько шире — это обыкновенная осторожность. А когда дверь открывается настежь — значит хозяин человек гостеприимный. Мол, прошу вас, заходите, что хотите выпить?
Я вошел, формальности ради небрежно показал свое удостоверение. Хозяин взглянул на мой документ, стараясь сохранить приветливое выражение лица. Уютный холл, два кресла, два мягких пуфа с бледно-розовой обивкой. Низенький полированный столик с хрустальной пепельницей и фаянсовой статуэткой, изображающей некий гибрид сенбернара и жеребца. На стене картина, полная кроваво-фиолетовой сирени. В углу — радиоприемник и телевизор. Красно-синий чипровский ковер, портьеры с большими желтыми цветами. Все новое.
Чтобы окончательно завершить описание помещения, можно добавить, что в холле три двери. Перед одними дежурит милиционер. Открываю их и оказываюсь в небольшой спальне с одной кроватью. И здесь все новое, за исключением большого плаката, прибитого над кроватью, на котором изображен гимнаст.
— Покойник, кажется, увлекался гимнастикой, — заметил я.
— Да нет, — ответил хозяин, нерешительно остановившийся на пороге. — Это комната моего старшего сына. Он, знаете ли, служит в армии, и поэтому Медаров поселился у нас.
Я быстро оглядел комнату. Убрано. Все на своих местах.
— Чистенько, все прибрано… — пробормотал я. — Надеюсь, вы не хозяйничали здесь после смерти вашего квартиранта?
— Да когда же? — развел руками хозяин, деланно улыбаясь. — Ваши люди тут со вчерашней ночи.
Что наши люди здесь с ночи, мне хорошо известно. Равно как и то, что нашли в комнате и в карманах Медарова. И вообще, я пришел сюда совсем не ради осмотра комнаты, хотя личное впечатление никогда не мешает. Но наконец надо начинать.
Мы снова вернулись в холл.
— А вы неплохо устроились, — заметил я добродушно, сел в кресло и закурил сигарету.
— Это все жена, — ответил хозяин, переступая с ноги на ногу, словно колеблясь: сесть или нет. — Мне о доме думать некогда, а вот жена ни о чем другом и думать не может.
— Медаров как будто тоже был аккуратным человеком, — сказал я, кивая на дверь его комнаты.
— Да, был… — как-то нехотя согласился хозяин. Потом нерешительно потоптался и предложил: — Может быть, выпьете что-нибудь, а? Вы что пьете?
— Ничего. В данном случае это походило бы на подкуп.
— Как вам будет угодно, — ответил хозяин, разводя руками.
— А что пил покойный? — спросил я.
— Мастику. Только мастику.
— Гм… А как насчет женщин? Загулов?
— Этого не было. Сто граммов мастики к обеду. Сто к ужину — вот и весь загул.
При этих словах хозяин наконец решил сесть в кресло, уловив, очевидно, что я не тороплюсь уходить.
— Ну, сто к обеду и сто вечером — это немного, — заметил я добродушно. — Разве что каждый день… Но не будем копаться в личной жизни покойного. Он был человек компанейский?
— В каком смысле? — несколько удивился хозяин.
— Приглашал ли гостей, ходил ли сам в гости к кому-нибудь?..
— Где там! Из дому он выходил редко, и то чаще всего в ресторан напротив, где пил мастику.
— А с кем он пил?
— Один. Всегда один. А чтобы кто-нибудь к нему пришел — нет, такого я вообще не помню.
— Да-а, — протянул я. — А почему он поселился именно у вас?
— Да как вам сказать… Я был шофером у него перед Девятым… Точнее — в «Комете»…
— А что такое «Комета»?
— Торговая фирма была такая, бюро… Три человека руководили им: инженер Костов, Медаров и Танев. Поэтому и «Комета»: Костов, Медаров, Танев — по первому слогу от каждой фамилии.
— Ага… Ну, Костов пропал без вести, это нам известно, Медаров тоже исчез, хоть и не так бесследно. А Танев? Где Танев? Этот третий?
— Где ему быть… — пробормотал хозяин, пожимая плечами. — Здесь где-нибудь, в Софии, наверное. Я встречал его несколько лет назад…
— А сейчас?
Хозяин отрицательно покачал головой.
— Давно его не видел.
— А вы не знаете, Медаров виделся с Таневым?
Опять тот же жест.
— Об этом мне ничего не известно.