Гораздо охотнее Барсак рассказывал нам с Володей живописные подробности всяких своих прежних путешествий.
— Я большой авантюрист, странствующий рыцарь Романтики! Я любитель тайн и не нахожу покоя, пока не разгадаю их до конца. Меня интересует судьба пропавшего без вести путешественника, корабля, почему-то не вернувшегося из плавания. В поисках тайн я исколесил весь мир, побывал в Африке и в Южной Америке и вот забрался сюда… О, поверьте мне, тайн здесь вполне достаточно! Пожалуй, даже больше, чем нужно.
Иногда, увлекшись, он даже начинал громко декламировать свое любимое стихотворение «Бродяги» канадского поэта Роберта Сервиса, прозванного «Джеком Лондоном в поэзии». Оно мне тоже так понравилось, что я даже пытался его довольно неуклюже перевести, а потом отыскал по возвращении в Москву отличный перевод в одном журнале:
Порой к нам присоединялся Сергей Сергеевич. Он, растравивший всех пиратскими историями, вроде тоже совсем не интересовался островом, с утра до вечера как ни в чем не бывало продолжая работать у себя в лаборатории или в отлично оборудованных мастерских, которыми всегда любит похвастать. На берег он больше не сходил, раза два нырнул было с аквалангом, но остался недоволен:
— Слишком много акул. А пугнуть их биологи не дают, нарушу, говорят, им естественную картину.
Сегодня утром мне опять удалось упросить Володю хоть полчасика погулять на палубе со мной и с французом. Только мы разговорились, из двери рубки выглянул озабоченный Волошин.
Увидев нас, он вышел на палубу, потянулся, так что хрустнули косточки. За ним появился Казимир Павлович Бек — видимо, они только что освободились после оперативной летучки.
— Давайте хоть пройдемся, Казимир Павлович, — пригласил Волошин. — А то скоро совсем ходить разучимся. Тем более тут такая милая компания. Побеседуем за клады, как говорят в Одессе. Очень полезно после совещания!
— Когда же наконец вы будете поднимать лодку? — в какой уже раз повторил свой вопрос Барсак.
— Задержка разве за нами? — развел руками Волошин.
— Бедный, бедный Джонни. Лежит там… в этой ужасной консервной банке, — мрачно перевел штурман и покачал головой, точь-в-точь как Барсак.
— Н-да…
Все помолчали.
— А хижина Ларсена, значит, на том берегу острова находится, спросите у него, Володя. Там он, кажется, и похоронен, возле своей хижины? — спросил Волошин и удивленно посмотрел на француза, вдруг совершенно неожиданно почему-то засмеявшегося, когда штурман перевел ему вопрос.
— Он просит его извинить, но, дескать, не мог удержаться, — пояснил штурман. — Говорит, его насмешила ассоциация, по какой, видимо, задал вопрос мосье Волошин.
— Какая ассоциация? — удивился Сергей Сергеевич.
— Ну как же… Ведь несчастный Ларсен погиб, отравившись гнилыми консервами, говорит он. А он, Барсак, только что сравнил с консервной банкой стальной гроб, в котором покоится на морском дне бедный Джонни…
— Ах, вот в чем дело, — усмехнулся Волошин. — Но это вышло совершенно бессознательно.
— Конечно, конечно, — перевел Волошин. — Он говорит, что Ларсен действительно похоронен возле своей хижины. Но могила его, к сожалению, не сохранилась. Во всяком случае, они не смогли ее найти.
— А как это он отравился? — поинтересовался я.
— Глупейший несчастный случай, — ответил Волошин. — Ларсен всю жизнь был вегетарианцем, а тут какая-то очередная экспедиция неудачливых кладоискателей, покидая остров, подарила ему несколько ящиков мясных консервов — не везти же их было назад в Европу? И старик, видно, пожадничал на дармовщинку: просидев отшельником двадцать лет на полуголодной овощной диете, взял да и решил оскоромиться, открыл банку консервов. А они оказались испорченными. Так вот нелепо он и помер. А до этого двадцать лет тут разгуливал нагишом, подражая Адаму и не обращая внимания на летучих муравьев и москитов, и собирался прожить до ста сорока лет, не меньше. И прожил бы! Жизнь вел здоровую, спокойную. Размышлял о несовершенстве мира да копал себе потихоньку ямку за ямкой, твердо надеясь рано или поздно отыскать сокровища древних инков. Спешить, он считал, ему было некуда.
— Каких инков? — переспросил я. — Вы имеете в виду сокровища Кито? Их искал Ларсен?
— Нет, Ларсен искал совсем другой клад. Будто бы еще в шестнадцатом веке, спасаясь от беспощадных конкистадоров, жрецы инков переправили сюда, на остров, ценные священные украшения из своих древних храмов. Их-то и надеялся отыскать Ларсен.
— Откуда же Ларсен узнал о вывезенных сокровищах?
— Уверял, будто было ему указание свыше. Открылась ему якобы эта тайна в мистических видениях, которыми он давно увлекался. Чтобы их вызвать, Ларсен пил настойку пейотля, приготовляя ее из мексиканских кактусов по секретным рецептам ацтекских жрецов, хранившимся в большой тайне. Ел с медом грибы теонанакатл, почитавшиеся волшебными у древних майя. Эти сильнодействующие природные наркотики и помогли Ларсену, как он уверял, «общаться с душами великих древних народов», которые и открыли ему свои сокровенные тайны. Но, к сожалению, все, что он нашел за двадцать лет, — это одна-единственная монета, испанский дублон конца восемнадцатого века, — вероятно, она просто вывалилась из кармана какого-нибудь другого кладоискателя…
— О, оказывается, мосье Волошин великолепно осведомлен не только в истории пиратства и кладоискательства, — перевел тут Володя Кушнеренко восторженную тираду Барсака. — Барсак говорит, что он все больше восхищается разносторонностью и широтой познаний мосье Волошина. Правда, мосье Волошин, судя по его тону, кажется, не разделяет взглядов покойного Ларсена? Но в сокровища древних инков верил и настойчиво искал их здесь после покойного Ларсена такой трезвый и деловой рационалист, как сэр Дуглас Маккольм. И он тоже пробовал волшебные грибы и свидетельствует в своей книге, что его при этом посетили видения из жизни древних народов Америки.
— Подождите! — взмолился я, с трудом дождавшись паузы. — Объясните мне, ради бога, кто такой этот Дуглас Маккольм.
Мне показалось, будто что-то хотел сказать Казимир Павлович Бек, но его опередил Волошин:
— Был такой знаменитый английский автомобильный гонщик, погиб в катастрофе несколько лет назад. Он тоже увлекся мистическими откровениями Ларсена и пытался отыскать здесь сокровища древних инков, организовал в тридцать девятом году специальную экспедицию на остров.
— Черт возьми! — восхитился я. — Какая пестрая компания! Кто только тут не побывал: Дрейк, пираты и «леди удачи», похитители церковных сокровищ, мистики, а теперь еще, оказывается, жрецы древних инков и какой-то автомобильный гонщик…
— «Какой-то», — вдруг совершенно неожиданно прервал меня Казимир Павлович Бек и укоризненно покачал головой. — За свои выдающиеся достижения в автомобильном спорте — а он два раза ставил мировые рекорды и сам же дважды побивал их, — тоже своего рода рекорд! — пока трагически не погиб в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году во время ужасной катастрофы, — так вот, за свои выдающиеся спортивные достижения Дуглас Маккольм был удостоен в Англии рыцарского звания. А вы говорите «какой-то».
Я удивленно посмотрел на Казимира Павловича, и он пояснил:
— Я вообще увлекаюсь автомобильным спортом. И даже сам иногда принимаю участие в гонках…
— Вы?
— А почему бы и нет? И неплохо знаю, осмелюсь сказать, историю этого спорта.
Казимир Павлович сутуловат, медлителен в движениях, всегда задумчив и немного рассеян. Беседуя, он любит расхаживать, заложив за спину руки, и, пожалуй, больше всех на «Богатыре» похож на традиционного «кабинетного затворника». Но я-то знал, как обманчиво это впечатление! Так чего же я теперь удивился? Почему бы не увлекаться автомобильным спортом человеку, который ныряет на целый километр в глубины океана в обычном акваланге, предварительно разгадав секреты зашифрованных записей в старых рукописях гениального Леонардо да Винчи и на себе испытав в лаборатории разные варианты газовых смесей для дыхания под водой? Ей-богу, от подобного человека можно ожидать любых сюрпризов!