Андреев взглянул на меня, будто желая что-то сказать, но промолчал.
— Не забывайте, — продолжал я, — что каждый убитый — чей-то отец. И если у нас убийства давно стали редкостью, то это отнюдь не благодаря кровной мести. Иначе преступность не уменьшилась бы, а удвоилась. Вы, наверное, слышали что-нибудь о вендетте? Это как цепная реакция…
— К вашему сведению, я никого не собирался убивать…
— Не сомневаюсь. Но вы уверены, что никто не намеревался убить вас?
Словно музыкальная иллюстрация к моему тревожному вопросу, комнату наполнил звук разбитого оконного стекла. И я и хозяин вскочили почти одновременно. Я сделал Андрееву знак рукой — оставаться на месте, быстро подошел к окну и осторожно выглянул. Несколько мальчишек в панике удирали за угол.
— Эй вы, герои! — крикнул я им вслед. — Вот я вам задам!
Как же, задашь ты им. Не начинать же новое следствие о разбитом оконном стекле.
Опасный предмет лежал в углу комнаты. Как и следовало ожидать — обыкновенный теннисный мяч. Вот и все покушение.
Мой визит закончился.
— Ну что же, — проговорил я на прощанье. — Запишите номер моего телефона. Если вспомните что-нибудь или что случится, звоните. У меня предчувствие, как вы выражаетесь, что это не последняя наша встреча.
Андреев улыбнулся. Потом записал номер моего телефона.
«Визит без особенных результатов», — думал я, пересекая парк. Но в нашей работе результаты не всегда видны сразу. Некоторые разговоры, с виду абсолютно пустопорожние, иногда являются причиной массы интересных последствий. И между прочим, рождают в твоей голове новые вопросы.
Из многих вопросов, которые в этот миг больше всего беспокоили меня, один звучал так: куда пойти обедать?
Эту сложную проблему неожиданно разрешил транспорт: трамвай остановился на площади Ленина. Я зашел в закусочную. Устроился за отдельным столиком, но быстро заказать обед не удавалось. Хорошо, что мне было над чем подумать, так что время уходило не зря. Наконец появился официант и радостным голосом сообщил, что ничего, кроме жареной наденицы,[3] нет.
— Как раз наденицу я и хотел…
Официант поторопился исчезнуть.
— И один салат… — крикнул я ему вслед. Тот даже не оглянулся.
— И стаканчик вина… — добавил я, хотя официанта уже не было видно.
Представьте себе мое удивление, когда всего через пятнадцать минут все три мои заказа были выполнены. Официант-виртуоз на лету воспринимает, запоминает и выполняет заказ.
Наденица оказалась холодной, но я настолько привык к остывшим блюдам, что мне показалось, будто она горячая. Аппетитно давлюсь, одновременно решая служебные вопросы. Больше всего меня интересовала история с этими фактами. Почти доказано, что у Медарова действительно имелись какие-то доказательства против Танева, и можно считать доказанным, что это документы. Долгие годы, пока Медарова не было, они, очевидно, находились в маленьком сундучке. К сожалению, сундучок, как и сами доказательства, куда-то исчез. Если бумаги попали к тому, кого они интересовали сильнее всего, искать их — напрасный труд. Существует, правда, и другая возможность: Медаров мог оставить документы на временное хранение у кого-нибудь из своих знакомых. И это вполне вероятно, учитывая, что Танев для Медарова был «опасным человеком». Опасный человек, уничтожая доказательства, мог уничтожить и того, кто их носил при себе. И наоборот: владелец таинственных документов находился в относительной безопасности, пока «опасный» человек знал, что эти документы передали третьему лицу, которого он не знает. Механизм шантажа…
Я заплатил по своему скромному счету и поднялся, сожалея, что не могу пойти в кино. Хорошо все-таки, что у Медарова небольшой круг знакомых. Я рассчитывал обойти всех за один вечер. Поскольку Андреев из списка вычеркнут, я направился к Сираковым.
Вообще-то, вычеркнут объект «Андреев» из списка или нет, еще не ясно. Добрые глаза человека еще не означают, что все его слова — истина.
Солнце в этот день не спешило прятаться. Наверное, хотело посмотреть матч «Славия» — «Левски». Судя по всему, на стадионе будет сегодня полно народу, — большинство машин двигалось в направлении стадиона. К сожалению, я должен идти на свой матч, без публики и оваций. Правда, это не означает, что в случае неудачи меня не освищут. Я буду освистан беззвучно, но от этого только больнее.
Вот и дом Сираковых. На сей раз в виде исключения начну с чердачного этажа.
— А, это вы, — усмехнулась Лида, открывая мне дверь. — Какое совпадение… Я как раз думала о вас.
— Очень мило, — проговорил я. — Надеюсь, вы не думали обо мне ничего плохого?
— Напротив. Хочу написать вас как положительного героя.
— Гм… — пустил я в ход мое любимое восклицание, заходя в мастерскую. — В этой роли я еще не был.
— Я вспомнила о вас в связи с Медаровым, — объяснила Лида.
— Неужели? Ну тогда это действительно совпадение. Я тоже вспомнил о вас в связи с Медаровым…
— Помните, — продолжала девушка, не слушая меня, — я хотела написать портрет Медарова. А потом узнала от вас, что он умер. Но мысль об этом образе хищника не оставляла меня. Вы говорили еще, что от таких образов нет особой пользы. В ваших словах что-то было… В том смысле, что такой образ не может быть темой сам по себе, и поэтому у меня возникла идея использовать этот образ как противопоставление.
— Интересно… — пробормотал я, поглядывая на часы.
— Я решила создать конфликтную композицию, построенную на двух образах: новое и старое, вы и Медаров…
— Гм… А какой именно вы себе ее представляете? Мы сидим и беседуем? Или…
— В том-то и сложность проблемы: — какой будет ситуация. Я надеялась, что вы мне посоветуете.
— Сомневаюсь, — покачал я головой. — У нас есть кружок самодеятельных художников, но я, признаться, туда не записался…
— Вы могли бы помочь мне как практик…
— Хорошо, — согласился я, — подумаю. А теперь помогите мне вы.
Лида вопросительно взглянула на меня.
— Медаров часто приходил сюда. Вы хорошо относились к этому орлу-стервятнику. Естественно допустить, что и он чувствовал какую-то симпатию к вам. Возможно, даже доверял.
Я умолк и посмотрел на мою собеседницу.
— Не исключено, — ответила она, — ну и что?
— Вот я и подумал, не выразил ли Медаров своего доверия… как-нибудь материально? Не оставил ли вам, скажем, на сохранение каких-нибудь вещей, документов?
— Нет, — без колебаний ответила Лида, — ничего не оставлял.
— Это я и хотел узнать. А какие взаимоотношения были у Медарова с вашей матерью? Влияла ли на них неприязнь вашего отца?
— Ничего не могу сказать. Мать вроде чувствовала себя виноватой за грубость отца. Приходила к дяде наверх, приносила еду…
— Прекрасно, — заметил я. — Не смею больше задерживать вас. Вы, наверное, работаете…
И указал на пейзаж, стоявший на мольберте. Кстати, насколько я разбираюсь в живописи, с тех пор, как я приходил впервые, к картине никто не прикасался.
— В том-то и дело, что не работаю, — возразила Лида. — Мысль об этой композиции все время беспокоит меня и мешает работать. Я надеялась, что вы поможете мне…
«И я надеялся, что ты поможешь мне, но случилось не так, как хотелось», — сказал я мысленно, а вслух проговорил:
— Беда в том, что наша действительность бедна живописными ситуациями такого рода. Пистолеты, знаете ли, давно изъяты из обихода. Вообще, если хотите послушаться моего совета, возьмитесь за другую тему…
— Ох, вечно оно так, — вздохнула Лида, провожая меня к двери. — Только подумаешь, что нашла хороший сюжет, как обязательно что-нибудь произойдет и собьет тебя с толку…
— Не только у вас так, — успокоил я девушку. — Со мной тоже случаются такие мелочи…
Облегченно вздохнув, я спустился по лестнице и позвонил семейству Сираковых.